В доме Фрюденлюнда часто пели и музицировали, у Сигне был не сильный, но очень приятный голос. Помню, к нам однажды приехал коммивояжер, симпатичный краснобай, друг семейства, который под аккомпанемент Ларса Берга на пианино пел романсы, а потом по моей просьбе медленный нежный вальс «Nur eine Nacht sollst du mir gehören»[14].
Мы, молодые и невинные, были сентиментальны и любили мелодичную музыку. Шумное веселье, «рок» и тому подобное в те дни были еще неизвестной пыткой. Знаменитым шлягером у нас был «Sonny Boy»[15], а в Осло — песня Эрлинга Крога «Янине, уже цветет сирень», перед показом немого фильма «Большой парад» в «Колизее». И хотя этот фильм тоже был о войне, он был слащавый, сентиментальный и со счастливым концом. До Эурдала «Большой парад» дошел лишь несколько лет спустя, но я уже имел счастье видеть его в Осло и, признаюсь, он мне очень понравился.
Влюбленность — любовь. Все, от первого румянца робости в детстве и до более или менее горячих встреч в будущем, человек имеет право оставить при себе. Не хочу ни радовать, ни огорчать своими признаниями и откровениями, как эурдалских подружек, так и подружек более поздних лет. Это едва ли обогатит тему чем-то новым.
Однажды в Хижине Писателя я нашел автобиографический роман Кронина «Цитадель». На последней странице отцовской рукой было написано: «Влюбленности и любви он не знал. Язык перевода часто никуда не годится»… Нет, если человек не может любить, лучше и не пытаться…
Потребность толковать чувства и впечатления, то, что свойственно всем молодым душам, находила хоть какой-то выход в наших сочинениях, особенно на вольные темы, и учителя не скрывали личного интереса ко всему, что касалось нас, их питомцев.
Иногда нам разрешалось устраивать вечеринки с танцами в гимнастическом зале. Несколько старших учеников — «праздничный комитет», встречали в дверях и пожимали руки приглашенным особо гостям из соседних селений. И, конечно же, на этих вечерах непременно присутствовали учителя Трёен и Берг с женами и неизменно добрая и улыбчивая фрёкен Хуль.
А еще у нас был обычай, дурной или хороший, из-за которого над нами всегда подтрунивал Ларе Берг, — мы почему-то считали своим долгом встречать на вокзале поезд из Осло. Сверре всегда точно знал, придет ли поезд по расписанию, ведь он был сын начальника станции. Откуда у нас появился этот обычай? Поезд, пыхтя, подходил к станции и останавливался, скрипнув тормозами. Он привозил с собой дыхание чего-то неведомого и снова уходил вдаль. А мы, человек шесть или восемь, стояли и смотрели на него, на нескольких сошедших пассажиров и на пассажиров, глядящих в окна. Возможно, это было глупо, но искоренить эту ежедневную привычку наш добрый Ларе так и не сумел.
И вот однажды из поезда развинченной походкой вышел высокий парень с двумя чемоданами в руках. Служащий станции достал из багажного отделения велосипед и передал его приезжему. Роскошный велосипед.
У парня были вытянутые лицо и туловище, и я еще никогда не видел таких огромных ступней. Он добродушно спросил у нас, есть ли здесь гостиница. Мы дружно показали на пансионат Магнхильд Бё. Парень привязал чемоданы к багажнику и поехал в нужном направлении.
На другой день о нем говорил уже весь Эурдал. Он оказался агентом по продаже вязальных машин «Пчелка», прекрасных машин, с изделиями которых, как он утверждал, не могла сравниться никакая ручная вязка, и не скрывал, что может продать столько машин, сколько потребуется.
Агент «Пчелки» разъезжал по усадьбам, разбросанным по обеим берегам Бегны, оставлял рекламные проспекты и бланки заказов на приобретение машины. У сапожника Ульсена он заказал башмаки по своей ноге. Говорили, сорок седьмого размера, не меньше.
Каждую субботу он посещал танцы в клубе, привлекая к себе всеобщее внимание, быстро прослыл дамским угодником и потому парни награждали его завистливыми косыми взглядами. Мы с Асбьёрном веселились, наблюдая, как он кружил девушек в вальсе и заставлял гармониста Мюре играть танго и фокстрот «Девушка, расскажи мне сказку».
Асбьёрн быстро раскусил этого агента, у него были свои источники, и он знал, что до сих пор агент не продал ни единой машины. Через несколько дней он съехал из пансионата Магнхильд Бё и поселился у одной женщины в Сёрскуген, которая сдавала комнаты и имела дочку на выданье. Там он жил по-королевски, насколько было возможно жить по-королевски в крестьянской усадьбе в Сёрскуген. Хозяйка подавала ему и дочери кофе в постель. Мы с Асбьёрном были в восхищении от этого городского прохвоста, но нисколько не удивились, когда в один прекрасный день он вместе со своим велосипедом и чемоданами умчался на поезде, идущем в Осло. Сапожник Ульсен остался с парой огромных башмаков, которые никому не мог продать, но едва ли только он пострадал от этого шарлатана.