Формы искусства исчезают, понятные всем элементы, как правило, осуждаются — мелодия в музыке, сходство в портретах, внятность в поэзии и в прозе, — постоянно ведутся разговоры о переносе верстовых столбов. Однако нельзя передвинуть верстовые столбы никуда. Вскоре любой будет считать себя художником не хуже любого классика, и в этом нет ничего удивительного, когда восхваляется «новое платье короля», когда «гению» достаточно косо провести линию на белом листе бумаги, чтобы стяжать у знатоков всеобщее восхищение.
Художника делает труд. А гениями рождаются. Поэтому в мире так много гениев и так мало художников.
При всей разнице между Каем Фьеллем и Турстейном Турстейнсоном, у них было одно общее, они придерживались одного кредо — искусства, цель которого красота.
Между ними была разница в возрасте в сорок лет, и хотя они в известной степени следили друг за другом, Кай Фьелль со своими способностями к фантазии, своими переплетениями снов и действительности, по-современному, более вольно относился к европейским традициям, чем Турстейнсон.
Но эти два художника, столь различные по характеру и духовному складу, не похожие во всем и вся, за исключением существенного, были теми живописцами, с которыми я поддерживал связь во время моего развития и которые по-человечески были мне ближе всех остальных. Это важно, и потому я уделил им несколько страниц.
В своей книге «Процесс против Гамсуна» Торкиль Хансен спрашивает: получает ли человек ту жизнь, о которой мечтает, или полученная им жизнь становится его мечтой?
В этой книге я пишу про «случай» Гамсуна только с признательностью. Как его сын, однако не обладающий ни его способностями, ни потенциальными возможностями, а лишь своими собственными, я прожил предназначенную мне жизнь. В мечтах и в действительности. В разные времена люди развиваются в разной среде и в разных направлениях, которые не всегда можно предвидеть. Но всегда под чьим-то влиянием и воздействием. Близость к родителям, которая сохранилась у нас на всю жизнь, хорошо видна по письмам отца, которые я здесь цитировал. К сожалению, я не могу привести столько же и маминых писем. Лишь в последние годы, в трудное послевоенное время, я начал сохранять ее письма. Но они у меня есть, и ее голос тоже будет услышан, прежде чем она навсегда умолкнет.
Они оба писали мне в то время, когда я жил вдали от Нёрхолма. В самом начале я получил от отца такое письмо:
«Некий несчастный написал мне с вокзала в Осло и прислал свою картину. „Может, вы дадите мне за нее пять крон?“ — пишет он. Господи, мне стало его так жалко, что я послал ему немного денег. Я дал ему твой адрес в Хёвике и сказал, чтобы он показал тебе свои картины, может, ты приведешь его к Турстейну, пусть тот определит, есть ли у парня талант (то, что он прислал мне, никуда не годится).
Если он до сих пор у тебя не появился, это можно объяснить тем, что он пишет то, что стоило бы показать, кто знает…»
Я встретился с этим молодым человеком. Он показал Турстейнсону несколько своих работ, которые свидетельствовали о полном отсутствии таланта. Письма он писал лучше, чем картины. Надеюсь, этот симпатичный молодой человек нашел себе другое занятие.
Прожив некоторое время в Хёвике, я перебрался в Осло, где поселился в пансионе «Фемида» на Кайзере гате. Здесь у меня украли первую работу Кая Фьелля, которую он выставлял на коллективной выставке — «Олень в городе» — и которую купила моя мать. Упоминая об этом, я объявляю розыск теперь, пятьдесят пять лет спустя. Видно, вору нравилось искусство Кая, начиная с его самых ранних работ. Где она, эта картина? Честного скупщика краденого прошу связаться со мной!
Позже я переехал в меблированные комнаты на Пилестредет 31, этот дом существует до сих пор. Мастерской у меня там не было, но была хорошая комната, в которой можно было работать, а в первом этаже этого же дома всегда можно было купить что-нибудь поесть в кухне фрёкен фон дер Фер.
Но прежде чем я снова подойду к замочной скважине, чтобы заглянув в нее, попытаться честно описать события и судьбы, прошедшие через эту странную зеленую богемную казарму, я приведу письмо отца, написанное в тот день, когда я туда переехал. А потом расскажу и о личной встрече со зримым остатком нашего прошлого.
Я был молод и свободен, был, как говорят, многообещающим учеником и будущим художником, который, в отличие от тех, про кого я читал и кого мельком видел, не голодал и не страдал от нужды. У меня была работа, в которой я видел свое призвание, но которая вследствие предоставляемой ею свободы способствовала и некой лености. К сожалению, конечно. Впрочем, Харалд Григ однажды сказал, опираясь на свой богатый опыт работы с писателями, что для того, чтобы написать хорошую книгу, требуется очень много лени.