Одно дело — позволить существу неизвестного происхождения лапать меня под одеялом. Совсем другое — позволить ему сделать меня беременной.
Я сбегаю по лестнице и вижу длинную очередь, огибающую помещение кофейни. На стенах висят мои акварели, но я слишком взволнована, чтобы заметить, смотрит ли кто-нибудь на картины.
Мистер Робертс стоит у стойки, сложив руки на груди, и смотрит на меня так, словно я непослушная школьница. Он один из немногих людей, которые возвышаются надо мной, даже когда я ношу туфли на толстой платформе. Сегодня утром он выглядит так, будто хочет изрезать меня своим взглядом.
— Алексис, — говорит он резко. — Пойдём со мной.
Моё сердце ускоряет ритм. Обычно ему нравится кричать на людей на публике или увольнять их на месте. Если я должна поговорить с ним наедине, то это должно быть очень важно.
Не говоря больше ни слова, он поворачивается на пятках, и я следую за ним, огибая стойку и направляясь в подсобное помещение. Его кабинет находится в дальнем конце раздевалки для сотрудников — помещения со шкафчиками, которым никто не пользуется, потому что оно выходит на застеклённую комнату мистера Робертса.
Сегодня жалюзи закрыты, а значит, никто не сможет увидеть, планирует ли он меня задушить. Стряхнув тревогу, я пристально смотрю на его узкие плечи. Мистер Робертс весь такой лающий, но обычно отступает, когда кто-то встаёт перед ним и рычит.
Он держит дверь открытой, ждёт, пока я ступлю внутрь, а затем со щелчком закрывает её.
— Это деликатное дело, — говорит он.
У меня сводит желудок, и я стараюсь не закрывать рот рукой. Он собирается меня уволить. Уволит, а потом скажет, чтобы я убрала свои вещи с чердака.
Мистер Робертс складывает руки на груди.
— Ты можешь объяснить громкие звуки, которые доносились из твоей квартиры прошлой ночью?
Я отступаю назад, у меня отпадает челюсть.
— Что, простите?
Он морщится.
— То, что сотрудники делают в своё личное время, не касается компании.
— Ладно… — я жду, когда он перейдёт к делу.
— И, как ценный член нашей команды барист, я с огорчением узнаю, что ты не явилась на свою смену из-за развратного поведения.
Внутри у меня всё сжимается. Прошлой ночью было так шумно, что никто в квартире этажом ниже не сомневался, что меня трахают. Но это уже не важно. Он не имеет права поднимать тему моей сексуальной жизни.
Я отвожу назад плечи и смотрю ему в глаза-бусинки. Если бы его так беспокоило моё опоздание на работу, он бы постучал в дверь или даже позвонил. Возможно, он просто раздражён тем, что кто — то из нас наконец-то трахается, потому что из квартиры этажом ниже до меня доносятся только звуки его компьютерных игр.
— Я прошу прощения за опоздание, но говорить о причинах — это непрофессионально.
Его губы истончаются.
— Это не так, когда твои ночные развлечения обременяют твоих товарищей по команде и разочаровывают наших клиентов.
— Вы ведёте себя неуместно, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Но я больше не буду опаздывать.
Его взгляд скользит по моей форме и останавливается на широких бёдрах.
— Проследи, чтобы этого не случилось.
Если бы меня не отделяла от бездомности одна зарплата, я бы сказала ему, куда засунуть свою работу. Но я не могу. Мистер Робертс обеспечивает меня работой, жильём и чердачным помещением, необходимым для завершения моих работ. Он даже согласился выставить мои картины на продажу, хотя никто не хочет платить за них больше, чем гроши.
Мистер Робертс смотрит на меня сверху вниз, его брови приподняты в ожидании. Если он думает, что здесь я буду унижаться, то этого не произойдёт.
— И это всё? — спрашиваю я.
Мистер Робертс кивает.
Я поворачиваюсь на каблуках и иду к двери.
— Алексис?
— Да? — говорю я, не оглядываясь через плечо.
— Я не слышал, как Ваш мужчина поднимался по лестнице. Он клиент?
Я бросаю на него свой самый мерзкий взгляд.
— Это не Ваше дело, — прежде чем он успевает сказать что-то ещё, я выбегаю из комнаты.
Обеденный перерыв проходит более суматошно, чем обычно. Больше незнакомцев, чем, когда — либо, смешиваются с нашими постоянными клиентами, чтобы заказать готовые сэндвичи, рогалики и панини. Возможно, вчерашняя гроза заставила проспать не только меня, и эти люди не успели утром приготовить себе ланч.
Обслужив основную массу покупателей, я беру швабру и ведро, чтобы навести порядок в магазине. Это меньшее, что я могу сделать после того, как все ушли с работы.