Я метрах в трёх от него находился, подлетел в секунду, руку перехватил его, а он выпученными глазами на неё смотрит, кожа на пальцах и тыльной стороне ладони красная, что у рака, того гляди волдырями пойдёт.
Что тут началось. Числилось ведь за домом этим ещё видеонаблюдение, тогда камеры в диковинку были, но в этой комнате одна уже стояла, здоровенная такая, помаргивала зелёным огоньком. Я быстро первую помощь при ожогах кадыкастому оказал из того, что нашел под рукой, а в дверь уже куча народа ломится. Все с перекошенными какими-то лицами, то ли от неожиданности, то ли от испуга. Старший наряда подлетел ко мне, орёт что-то, я даже слов разобрать не могу, слюной брызжет. Я от него отвернулся, не в себе человек, видно же. Смотрю на потерпевшего, а он сидит на кроватке, руку перебинтованную баюкает и скулит еле слышно.
К калитке уже с воем спецмашина подкатила, гусиную шею под ручки и на заднее сиденье, видимо, снова в больничку повезли, теперь уже вынужденно.
Старший снова ко мне, уже членораздельно выговаривает; злой, как чёрт, мол, как ты мог не уследить? Виноват, говорю, моя недоработка. А сам про себя думаю, вот тоже катастрофа, руку немножко обварил человек, ну надо же! А кастрюля та так на боку и валяется у стола.
А вечером уже, сидим в холле на пересмене, я своему коллеге вахту, значит, передаю. Сам с бутылочкой пивка, а что, смену-то я сдал, мне можно. Нашего орла Президента по телеку в прямом эфире показывают. Какие-то у него исключительно важные встречи, мол, арабские шейхи, что ли, к нам в гости пожаловали. И замечаю я, что не так что-то. Глаз-то у меня опытный, намётанный. Отмечаю я, что не жмёт руку наш президент дорогим гостям, как обычно, и всё к камере другим боком норовит повернуться, а на правой руке у него то ли лангетка какая-то под рукавом пиджака, то ли ещё что. Тогда мне это просто забавным, показалось, не более.
Тут стоит сказать, что к тому времени у всех первая эйфория от прихода нового лидера давно прошла. Если поначалу его срока процветал в стране энтузиазм, то всё воодушевление быстро сменилось некоторым разочарованием. Те судорожные шаги по оздоровлению экономики, необоснованные и поспешные реформы никаких дивидендов, это уже стало всем понятно, не принесли, народ нищал, там и тут стали возникать антиправительственные выступления, чаша терпения вот-вот могла переполниться. А на горизонте замаячил ещё и страшный призрак дефолта. Во внешней политике дела шли не лучше. Бывшие союзники воротили морды, один за другим лопались выгодные межгосударственные альянсы, санкциями страну зажимали в жёсткое экономическое кольцо. Ещё и вспыхнул с новой силой военный конфликт в одной из отдалённых стран, и было совсем непонятно, чьи интересы мы там защищаем и почему поддерживаем местных сепаратистов. Хотя пропаганда ещё работала. Армия энергично вербовала добровольцев, которые отправлялись за океан «восстанавливать попранную справедливость».
В моей жизни тоже никаких перемен к лучшему не наблюдалось. Жена продолжала болеть, мне урезали жалованье, и самое тревожное сообщение пришло от наших близнецов из военной части. Хоть и иносказательно – открытым текстом, разумеется, написать было нельзя – они намекали, что их могут отправить в ту самую горячую точку. Супруга пришла в ужас, но я успокоил её, как мог, аргументируя тем, что молодых новобранцев никто в пекло не пошлёт, на это есть регулярные контрактные части. Но нехороший осадок остался и у меня на душе.
С моим подопечным, гусиной шеей, последнее время происшествий не случалось, рука его давно зажила, а больше поводов для тревоги он не давал. Также продолжал жить наездами в трёх шестёрках, где мы его с напарником охраняли. Однажды я стал свидетелем одного инцидента. Мне пришлось сопровождать его на плановый выезд в медицинский диагностический центр и туда к нему какие-то важные шишки из министерства безопасности пожаловали. Судя по всему, у них состоялся промеж собой не совсем лицеприятный разговор. Я хоть и не слышал, что там произошло за закрытыми дверями, но догадаться оказалось не сложно, потому что мой подопечный вылетел в коридор весь возбуждённый, на нервах, за ним успокаивающе, гуськом, высыпали эти «пиджаки».
– Я свободный человек! – вопил гусиная шея, злобно оборачиваясь на них. – А вы меня в бункер запереть хотите! У нас демократическая страна! Меня любая редакция с распростёртыми объятиями примет, я им такого расскажу!
Видно было, что ребятам из министерства этот спич совсем не нравится, да ещё и на глазах посторонних.
– Заткните его, – шепнул мне один из них, крепкий такой паренёк, видимо, мой коллега.
Я тут же подступился к расхристанному возмутителю спокойствия, но тот оказался не лыком шит.
– Это не вы мне, а я вам условия ставить должен! – орёт. Уже на такой противный фальцет вышел. – И плевать мне, что вы от Его имени говорите!
Я, используя ситуацию, и то, что подопечный мой отвлёкся на «пиджаков», принялся бочком-бочком продвигаться вдоль стены, стремясь оказаться к нему поближе, но тут кадыкастый выкинул новый фортель – схватил с медицинской каталки, что в коридоре стояла, блестящий скальпель – как он на ней вообще оказался?! – и занёс его над своим запястьем, едва не касаясь кожи остриём.
– Суки! – опять орёт. – Я вам сейчас устрою бункер с барокамерами! Так Ему и передайте!
«Пиджаки», судя по всему, сильно обтрухались в этот момент – как по команде застыли, некоторые даже руку боялись опустить, со стороны на них было смотреть забавно, если бы не ситуация, и вправду ведь, как на стоп-кадре все замерли. Я прикинул – до шеи можно добраться в два хороших прыжка, вряд ли он полоснуть себя успеет, он же не профи. Только вот как быть с тем, чтобы его хрупкое тельце не повредить, ведь приказ у меня формулировался однозначно – чтобы не случилось – ни волосок с него упасть не должен. А тут без серьёзного его отключения скальпель не выхватить. Пока я так сам с собой совещался, развязка наступила независимо. Кадыкастый одумался, отложил инструмент, усмехнулся криво.
– Поняли, чего стоят ваши предложения? – бросил им.
Один из министерских, самый представительный кивнул, поняли, мол, и добавил:
– Да не волнуйтесь вы так. Мы всё непосредственно Президенту передадим. Обязательно найдём какой-нибудь компромисс.
– Вот и найдите, – развернулся мой подопечный и пошёл от них прочь. Я его нагнал быстренько и деликатно взял под ручку, он даже не отмахнулся.
И начала у меня после этой интермедии некая картинка складываться, очень уж фантастическая поначалу, хотя, если иначе посмотреть, то не такая уж и невозможная в принципе. Косвенно мои подозрения мой напарник подтвердил, пересказав, как наш шеф на одной закрытой ведомственной вечеринке хвастался, что некоторые секреты двора знает, и рассказал такое, за что потом долго извинялся перед каждым, кто при разговоре присутствовал. Уверял, что не так его поняли.
Мне на шефа с его длинным языком уже наплевать было с высокой колокольни. Приспичило мне какой-нибудь эксперимент произвести, чтобы окончательно в моих подозрениях удостовериться.
К тому моменту я уже чувствовал себя словно не в своей тарелке. Никогда такого раньше со мной не приключалось. Пустота какая-то поселилась в душе, сплошное разочарование. Не мог я спокойно на все эти рожи смотреть, и в телевизоре эта холёная морда Президента, тыкали которой постоянно, тоже ужасно раздражала. Народ последние крохи хлеба со стола доедает, а он про какие-то перспективы туманные вещает. Врёт же, падла. Мне накануне впервые в жизни не на что молока купить оказалось. Цены выросли, большая часть жалованья на лекарства жене уходила, сунул я вчера руку в карман с мелочью – а там дырка от бублика. Да и супруга моя вовсе не выздоравливала, отнюдь. Совсем в кашле заходилась порой. Опять в больницу повёз её. Доктор, сморщенный весь, долго на меня из-под своих круглых очёчков смотрел, потом сообщил, что дополнительные анализы делать надо. Платные. Но я и без этого уже понял, что дело плохо. И так у меня внутри сдавило в груди, держался как мог, не подавал ей вида, да только так ещё труднее получалось. И всё ведь к одному – от наших парней тоже ни весточки уже третью неделю. Подозрительно. Как они там, тоже волнение меня взяло.