Напольная фигура красива и сложна, как с геометрической, так и магической точек зрения. Ряд больших окружностей и остроконечных звёзд, вписанных друг в друга. Хорды с биссектрисами делили общую композицию на строго выверенные сектора. Четыре основные линии сходились к центру. Здесь была обведена достаточно широкая окружность. Ни одна из линий, даже базовых внутрь неё не заходила. Недаром окружность носила название "Заграждающего Барьера".
Последние месяцы по известной причине Словен был отстранён от любой практики, потому кропотливые, пусть даже излишне, приготовления стали только в радость. Построенная фигура, а с ней набор энергетических аккумов - артефактов силы, как по-простому назывались подобные вещи, - должны были с двукратным запасом обеспечить потребную энергетику. Намеченный эксперимент выходил за рамки привычных магических действий, потому Словен желал подстраховаться.
Оставалось довершить всего несколько мелочей: расставить медные чаши и зажечь свечи чёрного воска. Фетиши и ингредиенты припасены и ждут своего часа. Последние из них находились в свёртке, что он принёс с собой.
Руки сами выполняли всё необходимое. Голова оставалась почти не занятой, не удивительно, что в неё вновь полезли отвлечённые мысли. Словно в продолжение выдернутого из глубин памяти чуть ранее, теперь ему вспомнилась пора ученичества, когда он только вступал в мир магических таинств, а также годы собственной последующей работы в Академии.
...Учиться он полюбил сразу, а жаркое горение искры дара предоставило ему для того все возможности. Наличие строгих взаимосвязей в единой структуре мироустройства, возможность изучать и даже влиять на них раз и навсегда очаровали мальчишку из провинции. Магия казалась ему сродни чуду, в одночасье перешедшему из разряда детских сказок в повседневную действительность.
Отношение к деревенскому выскочке со стороны одногодок поначалу было если и не враждебным, то принижающим. Отпрыски кровных магов, чьи отцы и матери, а также бабки и деды обладали даром и занимали высокие посты в иерархии Ордена, даже не пытались скрыть своего высокомерия. Словена это нисколько не заботило. Он учился и в этом нашёл для себя великую радость.
Начальное образование постигалось им в закрытой школе при столичной Академии, куда его определили для проживания. Особый интерес у мальчишки вызывали познания из фундаментальной магии, в которой, будучи уже студиозом, он заметно превзошёл всех своих сотоварищей, включая и "кровных". Тихий и замкнутый Словен не имел близких друзей, проводя дни напролёт за книгами или в лабораториях. Там протекала его скучная на взгляд окружающих, но полная будоражащих открытий для него самого жизнь.
Выпускную работу он защитил по вопросам энергообмена между пластами реальности, и она была признана одной из лучших за последние десятилетия. Получив степень дипломированного мага, Словен остался работать на кафедре астральной теории, видя будущее в дальнейшем самообучении и преподавании магических наук студиозам.
Последующие годы потекли размеренной чредою, незаметно сменяя друг друга. Молодой скромный преподаватель стал состоявшимся учёным. К званию мага прибавилась степень эгрессора, а затем и промоэгрессора. И вот уже промоэгрессора Словена Струба называют умнейшим из теоретиков в своём направлении. У него появились последователи. А годы шли... Густой каштан волос поредел и разбавился серебром. Морщины исполосовали высокий лоб, ссутуленные чтением плечи сутулились всё более. Ему исполнилось сорок, потом пятьдесят, затем все семьдесят.
Кто-то скажет, что жизнь его представляла крайне унылое зрелище - работа и только работа. Словен жил на окраине столицы, в обычном, ничем не примечательном доме, всего с парой слуг. Ни детей, ни жены не имел и никогда к тому и не стремился. Многие открыто посмеивались над ним, называя старым занудой. Да за те деньги, что при желании он мог получать, не составляло сложности позволить себе особняк на восточных холмах! Вот только Словен никогда о том не мечтал. Он желал лишь спокойного существования и возможности работать, не отвлекаясь на посторонние заботы.
Да, репутация его была странной. Коллеги смотрели на Словена свысока и лишь качали благородными головами, когда его сухопарая фигура с отрешённым, вечно витающим неведомо где взглядом, серой тенью брела вдоль стены, всегда вдоль самой стены, по широким коридорам Академии.
Магам отпущен долгий век, но, рано или поздно, наступает срок, когда и они начинают в полной мере ощущать приближение старости и того, что лежит за ней. Большинство его коллег находило утешение в семье (пятьдесят и даже шестьдесят лет для чародея едва ли не лучший возраст, дабы "осесть в тихой гавани жизни"), либо, напротив, в беспутстве и всевозможных неумеренностях, призванных заглушить тоску по ушедшим годам, что не вернуть и самым грандиозным чарам.
Словена не прельщал ни первый, ни второй, ни какой-либо иной из вариантов ухода на покой. Он по-прежнему много работал, но и его стали настигать провалы затяжного унынья. Мысли, неизбежные мысли о смысле и конечности существования, занимали в его высокоумной голове всё большее место. Старость точила древо жизни одинокого учёного.
Пик очередного упадка пришёлся на осень. Точно также лили дожди, и ветер гнал по улицам ручьи, полные бурой опавшей листвы. Словен сидел в своём доме, в мирной тиши, с нарастающим чувством равнодушия ко всему происходящему. Он устал. Окружающая действительность казалась глупой, никчёмной. А тут ещё эти нескончаемые ливни и холода, от которых ломило все кости.
Его дом был завален рукописями и чертежами. Жёлтые листки. Мёртвый груз. Всё, что он совершил, чего достиг - только эти листки, сваленные стопами на полках. И в этом состояло его жизненное предназначение? Тоска.
Он спросил себя: есть ли хоть что-то, способное заинтересовать меня? Есть ли смысл и дальше обременять собою мир? И если нет, что тогда?
Рассеянный взгляд упал на книгу, что он когда-то читал, да так и забыл на столе. На обтянутой тёмной телячьей кожей обложке было выдавлено позолотой: "Архимагия меняющая реальность".
Словен подумал: "Возможно, кое-что ещё есть".