Изныли все от ожидания и неизвестности. Что-то большое, важное, несомненно, есть, но к чему эта томительная тайна?..
Вышел, наконец, директор из своего кабинета. Замерли: в руке — бумага, в лице торжественное, строгое выражение. В дни свободы этот невидный, словно приплюснутый к полу, но величественно державший себя с учителями господин (чешская фамилия у него — Сосулька), поддавался легкомыслию, сказал в каком-то собрании речь о равноправии женщин, — у него было шесть дочерей, все на возрасте и все сидели на родительской шее. Сказал, но потом испугался. Кажется, пришлось ему после этого съездить в округ — объясниться. И, по-видимому, оправдаться-то он оправдался, но некоторое пятно подозрительного свойства так и осталось на нем. Из того можно было заключить это, что много усердия клал он на то, чтобы замести следы прежнего языкоблудия, предъявить безграничную преданность и открытость сердца.
Кашлянул. Обвел присутствующих строгим взглядом, — мертвая тишина, напряженность истомленного ожидания…
Торжественная обстановка, тайна, которая окутывала содержание полученной бумаги, настроили всех на особенный, приподнятый лад. Ждали чего-то сверхъестественного, необыкновенного, поражающего. Ждали трепетно. Сердце замирало.
Торжественно прочитал, — не прочитал, возгласил — директор:
— Отношение его превосходительства господина попечителя *…ского учебного округа. Номер 11785-й. Директору *…ской гимназии.
Сделал паузу. Затем с внушительной медлительностью, с чувством благоговения и какого-то особенного, молитвенного восторга стал не читать, а возглашать. Это было приятно закругленное в сложный период сообщение г. попечителя. Трезво, ясно, с серьезностью, отвечающею важности предмета, гласило оно, что министр народного просвещения уведомил г. попечителя о том, что по докладу о выражении верноподданнических чувств учащихся и учащих *…ской гимназии благоугодно было соизволить повелеть благодарить.
Новая пауза. Директор окинул глазами членов педагогического совета. — «Кончил или нет?..» Почему-то у всех было такое впечатление, что не все еще прочитано, что-нибудь есть там и еще, в этой попечительской бумаге, не один же закругленный лаконизм. Сто лет работали… Труд незаметный, — правда, — но до некоторой степени созидающий силу и славу отечества… Краткость, конечно, присуща силе и высоте. Пусть даже необходима. Но с той же высоты изливаются и лучи, несущие тепло, щедроты, радости и прочее…
И все ждали, нет ли там, в этой попечительской бумажке, еще какой-нибудь этакой прибавочки, вроде всемилостивейшего обещания касательно повышения окладов или иного прочего. Потому что пять минут назад учитель чистописания из достовернейшего источника — от делопроизводителя гимназической канцелярии — почерпнул сведения, что бумага гласит о жалованье. Директор сделал, может быть, необходимую паузу, чтобы с тем большей силой оттенить последующее впечатление.
Но Сосулька сложил бумагу вдвое и воскликнул тоном ликующим и приглашающим к ликованию:
— Ура, господа!
Закричали ура. Зала пустая, резонанс великолепный, Ура прокатилось звучно и внушительно, — дружно-таки хватили. Свещегасов даже побагровел от натуги, всем существом своим старался показать безудержное усердие и в ликовании. Голос был у него телячий, звонкий. Все уж смолкли, а он все еще вопил в одиночку:
— Ура-а! Ура-а! Ура-а!..
Насилу успокоился. Перевел дух, отхаркался. И вдруг, точно вдохновение его осенило, поднял руки, как регент архиерейского хора, и крикнул:
— Гимн!
Директор обернулся к портрету, большой палец на борт мундира заложил, к груди попечительскую бумагу прижал. Обернулись за ним учителя. Запели. Не очень стройно, но старательно. Свещегасов с места в карьер взял жестокую ноту. О. законоучитель со своим tenore di grazia[1], чтобы поправить дело, стал забирать верхи, залез в заоблачную высь. Из соревнования чех-латинист Крживанек, человек роста небольшого, но голос — как паровозный гудок, — забрался еще выше, покрыл нерешительные, робкие басы. Свещегасов изгибался кольцом, как удав, крутил головой, подгибал коленки и в конце, когда благополучно вытянул последнюю ноту, даже перекрестился и раньше директора скомандовал: ура!
1
Один из двух основных разновидностей теноров: лирический (tenore di grazia) и драматический (tenore di forza). // Ср.: … рядчик (…) запел высочайшим фальцетом. (…) Его переходы были иногда довольно смелы, иногда довольно забавны: знатоку они бы много доставили удовольствия; немец пришёл бы от них в негодование. Это был русский tenore di grazia, tenor leger. [И. С. Тургенев. Певцы (1850)]. — Прим. 2011 г.