— Понятно… Продолжай! — нетерпеливо сказал я.
— Он жил в хосписе на улице Эйрика у станции метро «Тёйен». Это что-то вроде частного приюта для социально неустроенных людей. А держит его наш с тобой старый знакомый — Ханс Ховик.
— Ханс! Так вот как у него жизнь сложилась. Он так и не смог бросить эту работу.
— Да, но давай все же о деле. В этот понедельник в его хосписе был найден мертвым один из постояльцев. Его забили до смерти, видимо, еще в выходные.
— Ну и что? А Ян Эгиль к этому какое имеет отношение?
— Тело обнаружил один из жильцов и оповестил об этом Ханса, который вызвал полицию. Согласно инструкции, полицейские стали обходить все комнаты, чтобы опросить, не слышал или не заметил ли кто-нибудь что-то необычное за последние дни. Яна Эгиля не было, но в его комнате они нашли… — она немного помедлила, а потом продолжила: — …окровавленную биту.
— У меня такое неприятное ощущение, что я об этом слышу уже не в первый раз.
Сесилия была со мной совершенно согласна.
— К тому же выяснилось, что убитый был знаком с Яном Эгилем. Другими словами… Ян, похоже, вновь попал в переплет. Пока его только допросили, но через несколько дней эта история попадет в газеты.
— Мне надо будет выяснить подробности. А что ты там сказала о списке приговоренных?
— Может, я немного сгустила краски, назвав это именно так. Мне об этом рассказала женщина — мать его ребенка.
— Когда же он успел обзавестись…
— Его отпускали на некоторое время. Знаешь, это называется «пробное освобождение» — попытка проверить, способен ли заключенный к социальной адаптации. Конечно, все освобожденные находятся под надзором.
— Знакомая история.
— Да, его ребенок повторяет его судьбу.
— Из этого порочного круга чертовски тяжело вырваться! Как ты думаешь, словам этой женщины можно доверять?
— Почему нет? Ее, кстати, зовут Силье.
— Силье? Это случайно не та самая девушка…
— Думаю, да.
— Боже мой! Дождалась, значит. А что конкретно она рассказала?
— Что Ян Эгиль много раз говорил, что должен прикончить по крайней мере двоих. Они больше остальных виноваты в том, что с ним произошло.
— Я-то чем перед ним провинился?!
— Ты работал в охране детства, когда его забрали у матери. Ведь так?
— Да, но это же не я…
— Ты стал своего рода символом ненавистной службы, которая в очередной раз вмешалась в его жизнь — теперь, когда мы опекаем его малыша. Ханс решил обязательно тебя об этом предупредить.
— Но, ты сказала, он говорил о двоих?
— Да. Вторым был как раз тот, кого нашли мертвым несколько дней назад. Его избивали битой, пока… — Она вздрогнула всем телом, будто ей внезапно стало холодно. — Пока он не стал совершенно неузнаваем.
— Но, как я понимаю, тело идентифицировали?
— Да, конечно.
— И кто же это?
На какое-то мгновение ее взгляд скользнул вниз, на фьорд. Затем, глядя мне в глаза, она решительно произнесла:
— Ты знаешь его, Варг, — и вновь замолчала. Я почувствовал, как в душе поднимается тревога.
— Говори, не тяни! Кто это? Это не…
— Терье Хаммерстен.
46
На следующий день была пятница, и мы улетели в Осло первым же утренним рейсом. Стюардессы с привычными улыбками разносили завтрак; плато Хардангервидда лежало под нами как черно-серо-коричневое лоскутное одеяло.
Сесилия сидела, пила маленькими глоточками кофе, а потом вдруг сказала:
— В тот раз в Фёрде, в восемьдесят четвертом…
— М-м-м?
— Ты познакомился с нашей коллегой — Грете Меллинген.
— Да. Но мы с ней больше не виделись. Только тогда.
— Она хорошо о тебе отзывалась.
— Ты с ней встречалась?
— Пару лет назад, на профессиональном семинаре.
— Ты же знаешь, как это бывает. С одними людьми ты продолжаешь общаться, другие исчезают из твоей жизни. А через десять лет поздно налаживать отношения, да и вряд ли получится.
— Ну, это ты зря… — покосилась она на меня. — А ты по-прежнему один, Варг? Можешь не отвечать, конечно. Просто интересно.
— Я сказал тебе правду: я не вернулся к ней в Фёрде, а она ни разу не появилась в Бергене. Вот я и решил: капризная принцесса из сказки.
— Я не хотела…
— Да ладно. Грете тогда рассказала мне интересную историю о человеке, которого прозвали Трудальский Мадс. Его осудили за убийство, которого он, возможно, и не совершал — по крайней мере, так она считает. Его посадили в тысяча восемьсот тридцать девятом на сорок два года.
— Сорок два! — Сесилия была потрясена.
— Такой срок был назначен, потому что он пообещал расправиться с родителями — они на него донесли. Поэтому он сидел в Аркерсхюсе, пока отец и мать не скончались, так что пришлось долго ждать. Я до сих пор не могу избавиться от мысли, что эта история напоминает историю Яна Эгиля.
Она с удивлением взглянула на меня:
— Так ты считаешь, он был невиновен?
— Единственное отличие в том, что в наши дни убийцы не сидят по сорок два года, примерно ведут себя и досрочно выходят на свободу. Быстрее, чем хотелось бы законопослушным гражданам… И теперь эта месть…
— Ты так и не ответил на мой вопрос. Ты действительно думаешь, что Ян-малыш не убивал? Что его осудили за то, чего он не совершил?
— Его и его мать.
— Ты имеешь в виду Вибекке Скарнес или…
— Да, Вибекке, приемную мать… Что, если все-таки она взяла на себя вину за убийство мужа, чтобы выгородить Яна-малыша?
— И села в тюрьму за его преступление?
— Да. Что, если и за двойное убийство пострадал невиновный?
— Вторая судебная ошибка?
— Да. — Я с вызовом посмотрел на нее. — Меня так до конца и не убедили в том, что убийство в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом совершил именно Ян Эгиль. У меня всегда было чувство, что мы что-то проглядели, не заметили что-то важное…
— Но ведь у полиции были веские основания для обвинения, в том числе и результаты экспертиз, разве не так?
— Так, Сесилия, так.
Мы подлетали к Форнебю. Стюардессы убрали остатки завтрака и попросили нас пристегнуть ремни.
— А как ты живешь, Сесилия? У тебя появился прекрасный принц?
— Ну, может, и не прекрасный принц… — улыбнулась она, — но возлюбленный у меня есть. Мы живем вместе вот уже четыре года.
— Видно, мне тоже надо в Осло переехать. Раз там люди встречают свою любовь.
— Давай, — легко согласилась она.
— Это означает, что я не могу рассчитывать на место на диване в твоей квартире?
— Думаю, это не встретит понимания.
— Ну что ж, тогда подамся я к Томасу.
— К сыну?
— Да. Он сейчас учится в университете, в кампусе Блиндерн. У них с Мари хорошая квартира — я смогу пристроиться на диванчике.
— Значит, все в порядке? — улыбнулась Сесилия.
— Ну, не все, конечно…
— Да. Ты прав. Все не может быть.
Мы медленно снижались над Осло, справа вырос Королевский замок с конной статуей короля Карла Юхана, чьи грязно-серые с зеленым контуры высились над лестницей; за статуей просматривалась перспектива до Центрального вокзала, а дальше — осенним пятнышком среди крон деревьев — виднелся Фрогнер-парк. Вскоре мы, слегка подпрыгивая на стыках плит, приземлились в Форнебю, которому уже недолго оставалось быть столичным аэропортом. Мы вышли из самолета и вскоре добрались автобусом до центра Осло.
Сесилия озабоченно посмотрела на меня:
— Ты уже решил, что будешь делать, Варг?
— В любом случае я должен попытаться найти Яна Эгиля быстрее, чем он меня.
— Но ты понимаешь, что это может быть опасно?
— Да. Но что еще можно предпринять? Просиживать штаны в Бергене, ожидая, пока он не появится с битой?