– Я был бы вам очень признателен, если бы вы добились у суда разрешения снять что-то из ограничений, – вежливо произнес Максфилд.
– Попробую, но особенно не обольщайтесь. Все с ходу заводятся, услышав вашу фамилию.
Максфилд выглядел подавленным, на губах появилась смущенная улыбка.
– Полагаю, мне некого винить, кроме самого себя.
– Кстати, пока не забыл... – сказал Свобода. – Я читал "Туриста в Вавилоне". – Максфилд выжидающе и с надеждой поднял на него взгляд. – Я вообще-то не большой любитель книг, но эта мне понравилась.
– Как и большинству читателей, – промолвил Максфилд.
– Однако книга завоевала награды.
– Да, несколько! – гордо отозвался Максфилд. – Она стала бестселлером общенационального масштаба.
– Вы ведь сочинили и другую книгу, верно? – уточнил Свобода.
– "Родник желаний", – ответил Максфилд, и улыбка его угасла.
– Я слышал, что она уже не имела такого успеха, как первая.
– Критики оказались слишком глупы, чтобы ее оценить, вот и понесли по кочкам, – с горечью проговорил Максфилд. – Эта шайка всегда старается подрезать крылья тому, кто вознесся слишком высоко и быстро.
– Как случилось, что вы так долго не принимались за следующую книгу?
Максфилд вспыхнул.
– Написание литературного произведения нельзя искусственно ускорить! Я серьезный автор, создающий настоящие, большие книги, а не литературный поденщик. Я не штампую всякую халтуру!
– Канцелярия окружного прокурора к набору документальных улик против вас присовокупила экземпляр вашей новой книги. Я ее немного почитал. Не очень-то возвышенно все это выглядит.
– Необходимо понимать, какую задачу я ставил. Моя книга – это исследование человеческого безумия. Как на самом деле устроен человеческий ум? Как получается, что человек выглядит нормальным, имеет семью, детей и вообще производит впечатление психически здорового, ничем не отличающегося от нас с вами, и при этом носит в себе демона, побуждающего его совершать чудовищные поступки? Вот что я исследую – глубины человеческой души!
– Да-да... конечно, но вот Дилайла Уоллес считает, будто вы описываете убийства, которые сами совершили.
Руки Максфилда сжались в кулаки.
– Я художник. Художники используют свое воображение, чтобы на бумаге создавать мир столь же реальный, как и тот, что существует вокруг нас. Если она уверена, что написанное мной реально, значит, я преуспел в своей задаче. Но преступления в моем романе есть продукт моего воображения! Если бы я действительно убил людей, которые там описаны, это было бы предательством по отношению к моему искусству. Моя книга была бы не более художественной вещью, чем репортерская заметка о дорожной аварии. Неужели вы не понимаете, что я никогда бы не смог совершить то, что она вменяет мне в вину? Это было бы полнейшей изменой моему ремеслу! Я не виновен в тех преступлениях!
– Я разговаривал с Барри Уиллером. Он говорит, вы ему тоже твердили о своей невиновности – аж до той минуты, когда хладнокровно шарахнули его по башке и отобрали одежду.
Максфилд залился краской.
– Как там Барри? Надеюсь, не очень на меня злится.
– Зря надеетесь. Всякий раз, как я упоминаю ваше имя, мне приходится выслушивать такой набор бранных слов, который мне бы в голову не пришло соединить в одном предложении.
– Мне очень жаль, что пришлось нанести ему урон, однако я убежден, что меня бы осудили, пойди я на этот процесс. Мне требовалось время отыскать улики, которые бы меня реабилитировали.
– Ну и как, отыскали?
– Я знаю, кто убил Терри Спенсер и пытался убить Кейси.
– Тогда поделитесь со мной своими знаниями, – сказал Свобода, стараясь избежать саркастического тона.
– Рэнди Коулман, муж Кейси. Если бы она умерла прежде, чем закончится их бракоразводный процесс, Коулман унаследовал бы миллионы. Потому-то он пытался убить и Эшли Спенсер. Будучи дочерью Кейси, Эшли получает изрядную долю материнского наследства. А в случае смерти Эшли Коулману достается все целиком.
– Коулман утверждает, что это он помешал вам убить мисс Спенсер.
– Он лжет. Все было наоборот.
– Кому, по-вашему, поверят присяжные: Коулману или человеку, которого Эшли Спенсер видела над бездыханным телом Кейси Ван Метер с окровавленным ножом в руках?
Максфилд уже открыл рот, чтобы ответить, но вдруг осознал, насколько неубедительным прозвучит любой аргумент. Его плечи поникли, и он обмяк на стуле.
– Да и с какой стати вам желать, чтобы Эшли была жива? – воскликнул Свобода. – Ее показания в суде могут отправить вас в камеру смертников.
– Пока Кейси находится в коме, я заинтересован в том, чтобы Эшли была жива.
– Почему?
– Майлз хочет отключить аппарат, поддерживающий жизнь его сестры. Коулман тоже жаждет ее смерти, чтобы унаследовать деньги. Эшли единственный человек, который стремится оставить ее в живых.
– А почему для вас так важно, чтобы Кейси была жива?
– Она единственный человек, знающий, что в действительности произошло в лодочном домике. Она – единственный свидетель, который может меня оправдать. Вот увидите – если только она выйдет из комы.
Свобода усмехнулся:
– Она уже вышла. Вот почему я здесь.
Максфилд был сильно потрясен.
– Да, вчера Кейси Ван Метер пришла в сознание. Мне позвонила Дилайла Уоллес и сообщила эту новость. Сегодня утром она побывала в лечебнице.
– Кейси сказала им, что я невиновен в убийстве?
– Пока мисс Ван Метер молчит. Подозреваю, что она чувствует себя примерно как с похмелья.
– Когда они собираются расспрашивать ее о лодочном домике?
– Не знаю. Меня известят, когда это произойдет.
– Замечательно! Она подтвердит, что я не убивал Терри.
– Надеюсь на это – ради вас, – скептически произнес Свобода. – Потому что не вижу иного способа выиграть ваше дело.