Теперь он обрушился на кровать, сдирая цветастый полог, бледно-розовое покрывало, шелковые подушки, простыни, он топтал их снова и снова, эта сука, эта сука довела его до этого, поссорила с отцом, а потом исчезла, ускользнула от него, от его члена...
– Винс! – закричала Мэриан. – Боже мой, Винс, прекрати!
Он застыл на месте, спиной к ней. В руках у него были смятые простыни. Розовое покрывало выскользнуло из пальцев. В зубах был зажат угол подушки. Он медленно бросил простыни и покрывало на кровать. Разжал зубы, и подушка упала сверху. Потом заставил сердце биться ровнее, выпрямился и повернулся к Мэриан.
– Не кричи на меня, Мэриан, – любезно сказал он, застенчиво улыбаясь ей. – Я потерял контроль над собой; меня занесло. Извини. Не знаю, что нашло на меня, эта ужасная неделя, я думаю, и потом я только что поссорился с отцом и все бросил. Не представляю себе, как бы я работал на него дальше, он просто невозможен, такой чертовски ограниченный в свои преклонные годы. Так что я ушел и теперь оказался без работы, и наверное, обвинил во всем Анну – бедную, грустную маленькую Анну, разве это не ее вина, что она портит все, к чему прикасается? Я пришлю кого-нибудь, чтобы навели здесь порядок, не беспокойся об этом, – он недоверчиво покачал головой. – Просто не могу себе представить, что это на меня нашло.
Мэриан выглядела смущенно.
– Ты можешь быть таким милым, Винс, зачем же ты все это сделал?
– Что, моя дорогая? – вежливо спросил Винс.
? Все. Занимался... сексом... с Анной... О, Боже, Винс, как ты мог?
? Но, моя дорогая, я же сказал вам, что не делал этого. Я к ней не прикасался. Она смущенная, несчастная девочка, которая рассказывает ужасающую ложь, чтобы привлечь к себе внимание. Я удивлен, что ты до сих пор этого не знаешь, Мэриан, ведь ты провела рядом с ней столько лет, – он подошел к ней, отметив мимолетную тревогу, блеснувшую в ее глазах при его приближении, и легко прикоснувшись к ее плечу, поцеловал в щеку.
– Самая ужасная вещь в мире – это когда человек не может рассчитывать на свою семью.
– Мы были счастливы, – мрачно сказала Мэриан. – Мы были так счастливы. А теперь Анна ушла, отец безутешен, Нина плачет, а Уильям ни с кем не разговаривает, от Фреда никакого толку и я не знаю, что делать! Все так запутано и я обвиняю в этом тебя.
Винс открыл дверь на боковую лестницу.
– Я знаю, что ты меня обвиняешь, – холодно ответил он, не оборачиваясь. – Может быть, когда-нибудь я и прощу тебя.
И небрежной походкой выйдя из дома, направился к машине. Это должно было потрясти ее; Мэриан не переносила, когда с нею говорили холодно и оставляли ее без улыбки и поцелуя на прощанье.
Проезжая короткое расстояние до своего дома, он насвистывал марш. Дел впереди было много, надо было составить планы, выбрать варианты, позвонить кое-кому. О некоторых планах ему нужно было поговорить с Ритой. Он предпочел бы держать ее подальше от всего этого, но со времени того проклятого обеда жена была в ужасном настроении – она, фактически, не разговаривала с ним вчера вечером, когда они приехали домой, – и ему никогда не удастся вернуть ее в нормальное состояние, если оставить в неведении относительно своих планов.
– Привет, киска, – сказал он Доре, подбрасывая ее кверху. – Как ты провела день? Я получу свой поцелуй?
Дора хихикнула.
– Я не могу поцеловать тебя отсюда.
– Ну, ладно, – Винс опустил дочь пониже, ее личико оказалось совсем рядом с его лицом. На какой-то миг ему показалось, что в этих глазах и форме рта есть сходство с Анной, но, разумеется, знал, что ничего подобного не было. Доре только пять лет, а Анна женщина. Он позволил Доре оставить на его щеке влажный поцелуй, потом опустил ее вниз. – Где мама?
– Наверху. Она делает уборку в шкафах. И занимается этим весь день.
– Весенняя уборка, – сказал развеселившийся Винс. «Хорошая жена», – подумал он. По той или иной причине она не разговаривает с мужем, но старается, чтобы дом был в порядке.
– Останься здесь внизу, Дора, я хочу поговорить с нею. Посмотри телевизор или еще что-нибудь.
– Ничего не показывают.
– Тогда займись чем-нибудь. Я не хочу, чтобы ты мешала нам.
Рита была в своей гардеробной. Все зеркальные дверцы шкафов на одной стене и зеркальные выдвижные ящики на другой были распахнуты. Одежда лежала кучами на полу и на двух бархатных стульях перед чередой зеркал в глубине комнаты. Пышная белокурая красавица Рита десятки раз отражалась в зеркалах – бесконечная череда Рит – в то время как она сортировала, придирчиво осматривала, складывала и аккуратно раскладывала их одежду. Нет, не их одежду, заметил Винс. Только свою.
Он сделал вид, что не обратил на это внимание.
– Я хочу поговорить с тобой. В кабинете.
– Я занята, – она рассматривала пуговицу.
– Ты можешь сделать это потом. Черт побери, не можешь же ты вечно отказываться говорить со мной. Кое-что произошло, нам нужно принять решение.
– Я уже это сделала, – она сняла с вешалки блузку и завернула ее в шелковую бумагу. – Сегодня вечером я уезжаю отсюда. Я и Дора.
Винс отступил назад.
– Отсюда? Что это значит?
– Это значит, что я ухожу от тебя, – она коротко взглянула на него, и зеленые глаза скользнули по его лицу, полные, глянцевитые губы были надуты, чувственно, как он все еще считал. Густая волна платиново-белых волос, доходила почти до талии, а фигура была округлой и пышной, с изгибами, в которые мужчина мог спрятать свое лицо и чувствовать себя одновременно возбужденным и утешенным. Винс, который всегда насмехался над ее «куриными мозгами», как он выражался, и в течение двух лет был увлечен Анной, все еще не мог оторваться от мягких округлых форм своей жены.
? Я ухожу, – сказала она. – Что еще это может значить?
? Ты никуда не пойдешь. Ты что, с ума сошла? У тебя есть дом и ребенок, есть муж, и ты останешься там, где тебе следует быть, – он улыбнулся и взял ее за руку. ? Вчера вечером ты расстроилась, дорогая, все мы расстроились. Но ты была великолепна, поддержала меня и все сказала правильно. Я кое-что купил тебе сегодня и собирался отдать тебе за ужином. Я думал, мы пойдем в «Ле Перроке».