Усилием воли Оделла заставила себя произнести слова благодарности.
В то же время она отлично понимала, что мачеха преследует свои цели и теперь наконец добилась того, чего хотела.
Однако, когда Оделла поднялась наверх, ее ждал удар.
Оказалось, что «нянюшка», которая с самого рождения Оделлы была рядом с ней, получила уведомление от графини, что в ее услугах более не нуждаются.
Узнав об этом, Оделла бросилась ей на шею со словами:
— Тебе нельзя уходить, нянюшка, я не могу тебя потерять! Мама всегда говорила, что ты будешь с нами всю жизнь!
— Ваша матушка — упокой, Господи, ее душу — то же самое говорила и мне, — отвечала няня. — Но ее светлость рассудила иначе.
— Я поговорю с отцом! Я не позволю, чтобы тебя прогнали! — воскликнула Оделла.
— Это ничего не изменит, милая, — покачала головой няня. — Ее светлость все равно сделает по-своему, а она хочет избавиться от всех из прежней прислуги, кто с ней не подхалимничает!
— Но что же я буду без тебя делать? — беспомощно спросила Оделла, и слезы побежали у нее по щекам.
— Вы уедете на год, — сказала няня, — а когда вернетесь, быть может, ее светлость позволит мне стать у вас горничной.
— О, нянюшка, ты думаешь, она разрешит? — воскликнула Оделла.
Но, говоря так, она понимала, что это весьма маловероятно. У графини уже была шикарная горничная-француженка, которая имела привычку совать нос во все, что происходит в доме, и Оделла была совершенно уверена, что мачеха понимает: няня и эта девица ни за что не сойдутся.
Как только нянюшку выгонят прочь, не останется никакой надежды, что когда-нибудь она сможет вернуться.
Оделла горько плакала, прощаясь с ней, и, пока была во Флоренции, каждую неделю писала ей письма.
Оделла не могла рассказать отцу о трудностях, с которыми столкнулась в заграничном пансионе, но знала, что нянюшка все понимает.
Ее письма к няне были полны любви, и она не сомневалась, что нянюшка читает их тоже с любовью.
Оделла подумала вдруг, что все было бы иначе, если бы няня встречала ее сейчас на Гросвенор-сквер.
Экипаж остановился напротив Шэлфорд-Хаус, и Оделла увидела двух непривычно одетых лакеев, расстилающих на ступеньках алую ковровую дорожку. У дверей стоял незнакомый дворецкий.
— Добро пожаловать домой, миледи! — с почтением сказал он, когда Оделла вышла из экипажа. — Ее светлость в гостиной.
— В гостиной? — переспросила Оделла.
— На первом этаже, миледи, рядом со спальней ее светлости.
На памяти Оделлы эта комната всегда называлась будуаром.
Но сразу же после свадьбы графиня сказала мужу:
— Поскольку я намереваюсь принимать моих друзей в собственной комнате, мне кажется, «будуар» звучит слишком интимно. В будущем я буду называть ее своей гостиной.
— В этом доме, — отвечал граф, — ты можешь называть все, как тебе больше нравится, моя дорогая!
Жена посмотрела на него с обожанием.
— О, Артур, я верю, что вы говорите искренне! — воскликнула она. — Вы же знаете, что когда я работаю в гостиной, то делаю все, чтобы этот дом как нельзя лучше соответствовал вам.
Оделла поднялась по ступенькам, чувствуя, как та нервозность, которая овладела ею в экипаже, с каждым шагом усиливается.
Она сказала себе, что это смешно, и у нее нет причин бояться и нервничать.
Но то были доводы рассудка — душой она чувствовала, что это не так.
Дворецкий открыл дверь, и Оделла увидела, что комната полностью изменилась. От того, чем всегда гордилась ее мать, не осталось и следа.
Шторы, обои, ковер — все было новое.
Старинная мебель, поражающая строгой отточенной красотой, сменилась более пышной и вычурной.
Появились столики с мраморным верхом, украшенные причудливой резьбой и позолотой.
Появилась новая люстра, которая была раза в два больше старой.
Исчезли почти все картины — их место заняли зеркала в золоченых рамах.
Они отражали красоту новой хозяйки. Графиня поднялась навстречу Оделле и протянула ей руки.
— Оделла! — воскликнула она. — Как чудесно снова увидеть тебя!
Графиня расцеловала девушку в обе щеки и слегка отодвинула от себя, чтобы разглядеть получше.
— Как ты выросла! — сказала она. — Да, ты стала совсем взрослой! Ты будешь королевой любого бала, на который я тебя привезу!
Ее слова звучали весьма искренне и убедительно, но Оделла смутно чувствовала, что за ними стоит что-то еще.
Что-то, чему она не могла дать названия, но ощущала все явственнее.
— Присядь, — сказала графиня, — и мы поговорим о том, что нужно сделать в первую очередь.
— Надеюсь, — перебила ее Оделла, — что в первую очередь у меня будет возможность съездить в Шэлфорд-Холл. Я целый год мечтала прокатиться на Стрекозе.
— На Стрекозе? — озадаченно повторила графиня. — Ах да, твоя лошадь.
— Папа писал мне, что она выросла и стала еще красивее, — сказала Оделла. — А как хорошо в деревне весной!
— Да, дорогая, я знаю, — кивнула графиня. — Но сезон уже начался, и мы буквально завалены приглашениями. По два, а то и по три на вечер — и так на целых три месяца вперед.
Оделла едва сдержала крик ужаса, а графиня тем временем продолжала:
— Разумеется, тебе понадобятся новые платья, но твой отец, как всегда, проявил изумительную щедрость и сказал, что я могу покупать тебе все, что я сочту необходимым. Какой замечательный, просто замечательный человек твой отец!
— У меня есть вполне приличные платья, — сказала Оделла, — которые я купила во Флоренции.