«Не вижу причины, почему кто-то может заподозрить, что я написала записку», — сказала себе Оделла.
Ложась в постель, она посмотрела на часы. Стрелки показывали четыре, и с трудом верилось, что за какой-нибудь час произошло так много всего.
Погасив свечу, Оделла подумала:
«Никто не узнает, что это была я!»
Маркиз Транкомб проснулся.
Какое-то мгновение он не мог понять, где находится.
Рядом мирно спала Элайн Беатон, и, взглянув на нее, он сообразил, что они оба заснули.
Это было неудивительно, учитывая, что их любовные утехи были пламенными, экзотическими и, как следствие, весьма утомительными.
Маркиз подумал, что скоро рассвет и надо бы вернуться в свою спальню.
Очень мягко, с гибкостью человека, отлично владеющего своим тренированным телом, он выскользнул из постели.
Подняв с кресла одежду, маркиз неслышно оделся и тихо направился к двери.
У порога он на мгновение остановился и оглянулся назад, на Элайн.
Выйдя в коридор, маркиз сразу почувствовал разницу в воздухе.
Французские духи Элайн были тяжеловаты, и он подумал, что, когда их нет, дышится куда легче.
Он направился в свою спальню, но по дороге ему вдруг захотелось глотнуть свежего воздуха.
Маркиз в нерешительности остановился. Потом, скривив губы в легкой усмешке, он двинулся туда, где была закругленная вверху дубовая дверь.
Отодвинув засов, он открыл ее. За дверью обнаружились узкие ступеньки, которые, как знал маркиз, вели на крышу.
Он не поднимался по ним уже много лет, но в детстве обожал забираться на крышу.
Лестница, сделанная вскоре после постройки замка, была очень узкой и такой же крутой.
Со стуком открыв люк над последней ступенькой, маркиз оказался на крыше и сразу понял, что как нельзя лучше выбрал момент для прогулки.
Звезды в небе уже начинали бледнеть, а на востоке появился первый слабый лучик рассвета.
Ветра не было, и воздух был теплым.
Стоя на крыше и глядя на занимающийся рассвет, маркиз почувствовал, что его переполняет та радость, которую он всегда испытывал в детстве в такие моменты.
В то время начало каждого дня сулило ему новые приключения.
Он рос, и вокруг было столько вещей, требующих его внимания; столь многого надо было достигнуть.
Весь мир тогда был сплошным обещанием радости.
А теперь — маркиз не мог не признаться в этом — он все чаще чувствовал разочарование.
На первый взгляд, этому не было определенной причины, но тем не менее сейчас, когда он стоял на крыше, ему казалось, будто мир, который он видит с вершины своего дома, выглядит не таким, каким должен быть по его представлениям.
И сам он не соответствует собственным идеалам.
«Быть может, я недостаточно усердно трудился, — сказал он себе, — или сошел на обочину, собирая цветы, которые умирают, стоит их только сорвать».
Он с усмешкой подумал, что это в полной мере относится к Элайн Беатон.
Она была цветком, которого он желал, который казался ему совершенством — но лишь до тех пор, пока он его не сорвал.
И который, как и любой другой цветок, увял, стал годен только на то, чтобы выбросить его без сожаления.
«Боже, до чего я дожил!» — упрекнул себя маркиз.
Первые лучи солнца озарили далекий горизонт.
От этой красоты, рассеявшей последние остатки ночи, у маркиза перехватило, дыхание.
Внезапно он заметил внизу какое-то движение и внимательнее посмотрел чуть правее, туда, где начинались поля.
Только что он был единственным человеком в волшебном мире; теперь появился другой.
От конюшен скакала лошадь и правила ею, несомненно, женщина.
Маркиз не мог разглядеть ее достаточно хорошо, но видел, что она, безусловно, опытная наездница.
Отсюда, с высоты, он мог наблюдать за ней все время, что она ехала через поле, и видел, с какой уверенной легкостью она взяла два барьера, попавшиеся ей по дороге.
Она скакала стремительно и скоро исчезла среди деревьев в роще, известной под названием Клифвуд.
Маркиз терялся в догадках, кто это может быть.
Лучи солнца ударили ему в глаза, мешая смотреть дальше.
Маркиз повернулся и спустился по лестнице в дом.
Глава пятая
Оделла старалась уснуть, но это было невозможно.
Ее сердце никак не могло успокоиться, и она все еще боялась, что Фред Коттер продаст полотно прежде, чем кто-то его остановит.
А что, если маркиз, прочитав записку, будет опрашивать всех людей в замке, чтобы выяснить, кто ее написал?
И тогда он узнает, что у него в доме гостья, о которой он даже не подозревал. Несомненно, ему захочется увидеть ее.
«Мне нужно уехать, — подумала Оделла. — По крайней мере до конца дня».
Она встала, оделась и пошла в комнату нянюшки.
Нянюшка крепко спала, а рядом с ней мирно сопела Бетти.
Оделла коснулась ее плеча. Няня проснулась сразу; вид у нее был встревоженный.
— Это я, нянюшка, — прошептала Оделла.
— Что случилось? — спросила нянюшка. Тихим голосом Оделла рассказала ей, что произошло.
— Я помню этого Фреда Коттера, — заметила нянюшка, выслушав ее. — Вот уж точно — неудачный экземпляр!
— Да, я знаю, нянюшка, и не могу позволить ему украсть этот великолепный портрет первого графа.
Нянюшка никогда не видела этой картины, но Оделла чувствовала, что она поняла.
— Я хочу взять Стрекозу, — продолжала Оделла, — и уехать до вечера. Когда я вернусь, маркиз уже получит портрет назад и не станет заниматься расспросами слуг.