— Ох, папа, я не хочу, чтобы вы тревожились из-за меня! — вскричала Оделла. — Давайте уедем за город и будем думать только о лошадях. Забудем о молодых людях, которые предпочитают блеск золота стремительной скачке по весенним полям.
Граф засмеялся.
— Я бы с удовольствием, — сказал он. — Но ты не хуже меня знаешь, что у меня есть обязанности в Палате лордов, и кроме того, твоя мачеха всем сердцем стремится ввести тебя v высший свет.
Оделла обиженно поджала губы.
Теперь она поняла, почему мачеха так суетится.
Ничто не могло доставить ей большей радости, чем громадный бал, который теперь они могли позволить себе дать.
Она была готова продать душу за дорогие платья и бесконечные приемы.
А Оделла была бы приглашена на них не как обычная дебютантка, а как девушка, окруженная золотым ореолом.
У Оделлы сами собой вырвались слова:
— И я полагаю, папа, у меня нет никакой возможности отказаться от этих денег?
— Отказаться? — переспросил граф.
— Мне они не нужны, — сказала Оделла. — Вы любили маму не за то, что она имела или не имела, а ради нее самой. Неужели во всем мире не сыщется человека, который тоже полюбит меня за то, что я такая, какая есть?
— Отчего же — их будет в избытке, — отвечал ей отец. — Но тех, кто захочет просто-напросто завладеть твоим состоянием, будет еще больше. Ведь по нашим законам деньгами жены распоряжается муж.
— По-моему, это несправедливо! — возразила Оделла.
Граф воззрился на дочь в изумлении.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что ты — одна из этих сторонниц эмансипации, которые стремятся держать все в собственных руках и больше не желают полагаться на мужа?
— Я думаю, ответ таков: все зависит от того, какой у тебя муж! — решительно ответила Оделла.
Ее отец в ужасе всплеснул руками.
— Клянусь Богом, дочь, ты пугаешь меня! Я слышал, что ее величество королева возмущена тем, в какой форме женщины выражают неповиновение своим супругам, и обилием этих женщин.
— Даже во Флоренции я о них слышала, — сказала Оделла. — Но я обещаю вам, папа, что никогда не присоединюсь к ним и, если это расстраивает вас, не стану слишком горячо выражать свое стремление к независимости!
— Слава Богу! — пылко воскликнул граф. — И все-таки, Оделла, прошу тебя, будь осторожна.
— Разумеется, буду, — ответила Оделла. — Только обещайте мне, папа, что вы не станете торопить меня с замужеством. Я хочу быть с вами!
Она улыбнулась и продолжала:
— И еще я хочу прокатиться с вами верхом! А если говорить о безопасности — зачем мне искать другого защитника, кроме вас?
Граф засмеялся.
— Если бы ты произнесла подобную речь в Палате лордов, я уверен, министры бы ее оценили!
— Ну да! — улыбнулась Оделла. — Они испугаются — если только я не переоденусь мужчиной!
Граф опять рассмеялся и сказал:
— Ну вот, а завтра, моя дорогая, пока ты окончательно не увязла в бесчисленных приглашениях на балы и приемы, мы с тобой посетим поверенных, которые как раз заняты подсчетом состояния твоей бабушки. — Он немного помолчал и добавил: — Вероятно, тебе придется подписать уйму бумаг, но я хочу, чтобы ты знала, сколько получишь на сегодняшний день.
Едва заметная пауза перед последними тремя словами заставила Оделлу спросить:
— Вы хотите сказать, папа, что состояние все увеличивается?
— Конечно! Оно все больше день ото дня! — ответил граф. — Ей-богу, это просто невероятно!
— Любопытно будет услышать сумму, — заметила Оделла. — А потом, папа, может быть, мы построим на эти деньги больницу и школы, как мама хотела?
— Разумеется, мы это обсудим, — согласился граф. — Но я не хотел бы, чтобы твой будущий муж подумал, что я растратил деньги дочери, которые, покути, должны были бы принадлежать ему!
— Если он так подумает, — отрезала Оделла, — он моим мужем не будет! Я обещаю вам, папенька, что буду крайне осмотрительна и не забуду того, что вы мне сказали.
Говоря это, она подумала, что будет гораздо хуже, если наследство бабушки будет растрачено на карты, на скачки или на что-то еще.
Оделла знала, что у мужчин из высшего света есть много способов потерять состояние.
Тем временем граф подошел к письменному столу.
Он вынул из ящика две миниатюры, о которых они говорили до этого, и положил их на кожаную папку, украшенную фамильным гербом.
Обе миниатюры были выполнены изумительно.
Та, на которой была изображена мать Оделлы, поблекла с годами, но все равно по-прежнему было видно, каким она была очаровательным ребенком.
Не боясь упрека в тщеславии, Оделла могла сказать то же самое и о своем портрете.
Граф достал из стола еще один портрет ее матери, сделанный вскоре после того, как он женился на ней.
Сходство матери и дочери было несомненным, и Оделла сказала:
— Мне нравится эта миниатюра. Я хотела бы смотреть на нее каждый день.
— Значит, именно это ты и должна делать, — произнес граф. — Возьми ее, моя дорогая, и пусть этот портрет будет с тобой везде, где бы ты ни была.
Оделла радостно вскрикнула.
— Я могу его взять, папа? Это правда, я могу его взять?
— Я хочу, чтобы ты чувствовала, что твоя мать всегда рядом с тобой, что она направляет тебя и помогает тебе использовать свою интуицию.
— Я буду смотреть на него дюжину раз в день и молиться каждую ночь, чтобы она помогла мне, — прошептала Оделла.
Граф поцеловал ее.
— Когда ты так говоришь, я совершенно уверен, что твоя мать — с нами.
От того, как он это сказал, на глаза Оделлы навернулись слезы.
Она взяла портрет своей матери и прижала к груди.