Тамара машинально кивнула. Федор при всей своей внешней поверхностности хорошо разбирается в людях… по крайней мере, Леонида изучил хорошо. И все равно недостаточно — как и сама Тамара. Леонид отдал Галееву тайком сделанную фотографию спустя несколько часов после ее создания. Но вслух Тамара произнесла другое.
— Теперь вы видели эти снимки, Федя.
— Да. Они очень хороши. Особенно серией и в крупном формате — да вы сами увидите на выставке. В первый момент вы, конечно, могли обидеться. Наверное, каждой женщине обидно, если муж переспит с другой. Но это была измена чисто физиологического свойства. В конце концов, без нее не было бы этих снимков, Тамара. Вы простили его?
— Да.
— Черт возьми, да с чего вы взяли? — гневно фыркнула Лена. — Ленька что, сексуальный маньяк? По вашему, он не мог сфотографировать голую бабу, не трахнув ее?
— Он не мог т а к ее сфотографировать, — мягко пояснил Федор, и Тамара вновь машинально кивнула. Как ни странно, они чувствовали одинаково.
— Значит, в последний раз ты встречался с Ленькой за несколько дней до его смерти, — вернулась к теме Лена. — И с тех пор ты с ним не разговаривал?
— Почему? — округлил красивые глаза Ларин. — Конечно, разговаривал. По телефону. Могу даже точно ответить, когда. Меня спрашивал милиционер, ведущий это дело, и я посмотрел на своем сотовом. Это было в день убийства примерно в четыре часа дня. Минут за двадцать до этого я встретил вас, Тамарочка. Вы, наверное, помните, хоть и были в тот момент расстроены.
— Помню.
— Вы плакали, и я счел своим долгом рассказать об этом Леониду. Я не сразу дозвонился, его номер был все время занят. А когда дозвонился, Леонид обозвал меня свиньей за то, что я оставил вас одну в подобном состоянии, и не захотел со мною разговаривать. Его особенно возмутило, что я даже не заметил, в какую сторону вы ушли. Весь разговор с ним длился меньше минуты. Вы не представляете, девочки, как тяготит мое сердце, что последняя наша беседа оказалась столь недружественной! Если б я знал, я бы повел себя иначе, клянусь всем святым! Но прошлого не изменишь…
Федор картинно схватился за голову. Лена смотрела на него, насупившись, явно не понимая, что делать дальше. А он между тем воскликнул:
— Но после художника остается его творчество! Оно одно может нас утешить!
И резво бросился в мастерскую. Остальные за ним. Через несколько минут Лене наскучило молча пялится по сторонам.
— Пойдем еще выпьем, — велела она Тамаре. — Мы в этом нуждаемся.
В комнате она, понизив голос, спросила:
— Ты ему веришь?
— Он не убивал Леонида, — подумав, ответила Тамара не совсем на тот вопрос.
— Тогда чего приперся? Проверить, не скрыли ли мы от выставки лучшие снимки?
— Мне кажется, — задумчиво сообщил Дима, — он что-то ищет.
Тамара вскинула голову. Она забыла о присутствии молчаливого Ленкиного мужа, однако каждое из его редких высказываний производило сегодня впечатление разорвавшейся бомбы.
— Что ищет? — трагическим шепотом уточнила Лена.
— Не знаю. Я специально ушел за вами, чтобы он вел себя свободнее. А сам смотрю в зеркало… видите, отражается. Предположим, в мастерской он интересовался фотографиями, а что его привлекает в прихожей?
Лена нежно потрепала мужа по затылку.
— Молодец! Он и вчера шастал из комнаты в комнату, как заведенный. Все-таки он убийца. Потерял здесь что-то, а теперь ищет.
Если и так, то поиски оказались безуспешными. Вскоре Ларин вернулся.
— Боюсь, мне пора, — развел руками он. — Тамара, вам, наверное, тоже. Давайте я вас отвезу? Ваша мама наверняка уже волнуется.
Тамаре стало стыдно. Она позвонила маме с дороги, но это было не меньше двух часов назад. Действительно, пора домой.
— Ладно, — согласилась Ленка, энергично подмигивая Тамаре левым, недоступным Федору глазом. — Пора так пора. При интересной беседе и дорога короче.
Тамара предпочла не заметить намека. Федя оставался для нее человеком чужим и непонятным, но то, что он плакал в детстве над историей Бемби, почему-то сделало его ближе. Он не убивал!
В машине Ларин повернулся к Тамаре. Его тон был странно сух… или не сух, а просто деловит? Деловит и полностью лишен привычного жеманства.
— Тамара, я хотел поговорить с вами наедине. Вы попали в сложную ситуацию. Если я правильно понял, вас подозревают в убийстве Леонида. То, что вы неспособны на убийство, для милиции не аргумент. То, что Леонид любил вас, а не Катюшу, тоже. Она сегодня всем цитировала одну отвратительную записку, где Леонид признается ей в любви и оскорбляет вас. Якобы эта записка сейчас в милиции. Вы ее видели? Вы уверены в ее подлинности?
— Да.
— Я не знал другого столь безрассудного человека, — задумчиво произнес Федор, и на щеках его проступил легкий румянец. — Леонид никогда не рассчитывал наперед, не искал путей для возможного отступления. Он жил минутой. Я знал, что рано или поздно это ему отольется. Но этим он и привлекал, правда? Полным бескорыстием, удивительно нелепым в наши времена. Нет, это и не бескорыстие, и не безрассудство, и не полное отсутствие притворства, а что-то большее.
"Он настоящий друг Леонида и действительно его любит", — с изумлением решила Тамара.
— Короче, не берите в голову эту записку, — словно очнувшись, продолжил Ларин. — Это мы, грешные, понимаем: что написано пером, не вырубишь топором. Болтать наедине можно все, а вот писать не стоит. Для Леонида между этими понятиями не было разницы. А то, что он легко врал в вещах, которые не считал существенными, вам наверняка известно. Притворяться не умел, а врал легко.
— В чем разница между ложью и притворством? — жадно спросила Тамара. Она давно пыталась это понять, но сформулировать была не в силах.
— Ложь искажает факты, а притворство чувства. Написал записку, потому что в тот конкретный момент очень хотелось получить эту девочку, вот и все. Но для милиции записка, конечно, аргумент, ее так удобно подшить к делу. Вы зря не поехали сегодня в Союз художников, Тамара. Катюша играет там роль безутешной вдовы и даже сумела пустить слезу. А вы прибыли в крематорий с поклонником, безмятежно осмотрели урну с прахом и скрылись в неизвестном направлении, не соблаговолив посетить поминки и хотя бы сделать вид, что опечалены.
— Федя… — прервала Тамара.
— Я прекрасно понимаю, что это не так, но пытаюсь смотреть чужими глазами. Например, глазами милиции. Вы ведете себя неразумно, Тамара. Хотите, я отвезу вас в Союз? Вы объясните, что сразу не приехали из-за тяжелого душевного состояния, но потом поняли, что хотите быть в кругу его друзей, только с ними вам станет легче. Слезу пустить вы, конечно, не сумеете, но текст произнести должны.
— Я не смогу, Федя. Я хочу домой.
— Зря. Я не знаю, чем вам помочь, но вижу, что вы ведете себя неправильно, и мне обидно. Вы можете сколько угодно трахаться с этим вашим кавалером, если за это он обещает вам помочь, но вы не должны появляться с ним на людях. А вы поступаете наоборот.
— Я три года прожила с Леонидом, — горько улыбнулась Тамара, — и, видимо, понабралась от него безрассудства. Знаете, Федя, мне уже на все плевать. Кроме одного — кого он любил на самом деле? Но этого я уже никогда не узнаю.
— Безусловно, вас.
— А Валера Галеев уверяет, что Катюшу. Леонид с Катюшей приезжали к нему утром в день убийства.
— Знаю, — кивнул Ларин. — Я как раз ехал к Валере, когда встретил вас.
— Он вызвал вас из-за нового фильма? — уточнила Тамара. Она хорошо помнила слова режиссера, что Леонид решил смягчить для Тамары удар от разрыва, порекомендовав ее Галееву в сериал. А Федор согласился быть художником по костюмам.
— Какого фильма? Я приехал из-за фотографии.
Тамара молча вопросительно смотрела на собеседника.
— В тот день, — объяснил он, — около двух мне позвонил Валера. Он был сильно возбужден, мне даже показалось, что пьян. Он сказал, что Леонид только что был у него со своей нынешней пассией, привез новую работу, это что-то необыкновенное, и если я хочу посмотреть, то должен приехать сегодня, поскольку завтра Леонид заберет ее обратно.