Они вышли. Эндикот следил, как за ними закрылась дверь, потом перевел взгляд на меня.
— Может быть, Фаррел представляет и вас? Я забыл его спросить.
— Он мне не по карману, так что я в вашей власти.
Прокурор улыбнулся:
— Я позволил им забрать все взятки, и вы ожидаете, что я отыграюсь на вас?
— Помешать вам я не смогу,
— Вы не очень-то довольны оборотом дел, не правда ли, Марлоу?
— Я просто сделал шаг не в ту сторону и теперь собираю причитающиеся мне синяки и шишки.
— Вы не считаете, что у вас есть кое-какие обязательства перед законом?
— Считал бы... если бы закон представляли такие люди, как вы.
— На это существует много ответов,—сказал он.— Но все они сводятся к одному. Закон — это граждане страны. В Америке мы еще не добились, чтобы это понимали все. Для нас закон — это враг. Мы нация копоненавистников.
— Чтобы изменить сие, потребуется много труда,— заметил я.— С обеих сторон.
— Да, вы правы,— согласился он.— Но ведь кто-то должен начать. Благодарю вас за то, что пришли.
Выходя из кабинета Эндикота, в дверях я столкнулся с секретаршей, державшей толстую папку в руках.
Глава 30
Бритье и второй завтрак привели меня в сравнительно приличное состояние. Я поднялся в свою контору и вдохнул спертый воздух с запахом пыли. Открыв окно и впустив в комнату приятный аромат свежесваренного кофе из соседнего магазина, я сел за стол, набил трубку, раскурил ее и огляделся, откинувшись на спинку кресла.
— Хелло! — сказал я.
Обращался я к обстановке конторы: к трем зеленым ящикам с картотекой, к старому потертому ковру и креслу для клиентов да к люстре на потолке, на которой уже полгода лежат три высохших мотылька. Я беседовал с дверью из матового стекла, с темной мебелью, с подставкой для ручек на столе и с усталым-усталым телефоном. Я разговаривал с аллигатором, старым аллигатором по фамилии Марлоу, частным детективом в нашем маленьком процветающем сообществе. Не самым умным парнем в мире, зато дешевым. Он начал дело бедняком и кончит его таким же бедняком.
Я достал из ящика и поставил на стол бутылку «Олд Форестера», в которой оставалось почти треть. Да, «Олд Форестер». Кто подарил тебе эту бутылку с зеленой этикеткой, дружище? Уж конечно, не твой собрат по ремеслу. Наверно, какой-нибудь клиент. Когда-то у меня были клиенты.
И я снова вспомнил Орфамей. Возможно, мои мысли телепатически передались ей, потому что тут же зазвонил телефон и в трубке раздался ее голосок, звучавший, как при нашем первом разговоре.
— Я говорю из телефонной будки,— сообщила она.— Если вы один, я поднимусь.
— Валяйте.
— Вы, вероятно, сердитесь на меня?
— Ни на кого я не сержусь. Просто устал.
— Нет, сердитесь,—возразила она.— Но я все равно зайду к вам.
Она повесила трубку. Я откупорил бутылку, понюхал виски и передернулся. Все ясно. Если запах виски так действует на меня, значит, я измотался до предела.
Я убрал бутылку и встал, чтобы встретить Орфамей. Вскоре я услышал ее шаги в коридоре. Я узнал бы эти мелкие шажки из тысячи. Я открыл дверь, и она робко подошла ко мне.
Все исчезло: раскосые очки, новая прическа, шляпка, запах духов и прочие кокетливые уловки. Не было ни помады, ни украшений — ничего. Она выглядела так же, как в первое утро,— тот же строгий коричневый костюм, очки без оправы, квадратная сумка и та же улыбочка.
—' Я еду домой,— объявила она.
Орфамей проследовала за мной в кабинет и с чопорным видом уселась в кресле. Я тоже сел и посмотрел на нее.
— Значит, назад в Манхэттен,— сказал я.— Странно, что вас отпустили.
— Мне пора возвращаться.— Она поправила очки.— Я отвыкла от этих очков. Раскосые лучше, но доктору Пугсмиту они не понравятся.
Орфамей поставила сумку на стол и стала водить по нему пальцем. Все было точно так же, как во время нашей первой встречи.
— Не могу вспомнить, вернул я вам двадцать долларов или нет,— сказал я.— Мы столько раз перебрасывались ими, что я уже не помню.
— О, возвратили,— ответила она.— Благодарю вас.
— Вы уверены?
— Что касается денег, я никогда не забываю. А с вами все в порядке? Вам здорово от них досталось?
— От полиции? Да нет.
Она немного удивилась. Глаза ее как-то странно сверкнули.
— Вы, наверно, ужасно храбрый,— нерешительно произнесла она.
— Мне просто везет.
Я взял со стола карандаш и потрогал его кончик: он был достаточно острый,, но я не собирался им писать. Вместо этого я нагнулся над столом, подцепил карандашом ремешок сумки и подтянул ее к себе.
— Не трогайте ее.— Она протянула руку за сумкой.
Я усмехнулся и отодвинул сумку подальше от нее.
— Очень миленькая сумка,— сыронизировал я.— Подходит вам.
Орфамей откинулась на спинку кресла и улыбнулась, однако в глубине ее глаз таилось смутное беспокойство.
— Вы находите меня милой, Филип? По-моему, я самая заурядная.
— Я бы не сказал.
.— Правда?
— Конечно. Я считаю вас одной из самых необычных девушек, которых мне довелось встречать.
Я поставил сумку на край стола. Орфамей со смятением взглянула на нее, но тут же перевела свой взгляд на меня, продолжая улыбаться.
— Держу пари, что вы знали ужасно много девушек. Почему...— Она опустила глаза и снова стала чертить пальцем по столу.— ...Почему вы не женаты?
Я подумал о том, как много существует ответов на этот вопрос, и вспомнил всех женщин, которых любил. Нет, не всех, а некоторых из них.
— Допустим, у меня есть ответ на ваш вопрос,— размеренно произнес я.— Но он покажется весьма банальным. На некоторых женщинах мне бы хотелось жениться, но у меня не было того, в чем они нуждались. На других не надо было жениться, я просто соблазнял их.
Орфамей покраснела до корней своих мышиных волос.
— Вы иногда говорите ужасные вещи.
— Это случалось с самыми милыми женщинами. То, о чем я говорил.
— Прошу вас, замолчите.— Она посмотрела на стол, затем не торопясь проговорила: — Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали о том, что случилось с Оррином. Я не знаю, как отнестись к этому.
— При нашей первой встрече я сказал вам, что он, вероятно, сошел с рельсов. Помните?
Орфамей кивнула.
— Виновата в этом неподходящая семейная обстановка,— продолжал я.— Видимо, у вашего брата было сильно развито чувство собственного превосходства, а жил он в семье, где подавлялись желания и воля. Это я понял с ваших слов. Не стану вдаваться в психологический анализ, но мне казалось, что ваш брат может пойти очень далеко, если вступит на преступный путь. Кроме всего прочего, в вашей семье все крайне нуждались в деньгах, все, кроме одного ее члена.
Она улыбнулась. Меня позабавило, что она подумала, будто я имею в виду ее.
— Хочу задать вам один вопрос,— сказал я.— Ваш отец был вторично женат?
— Да,— снова кивнула она.
— Тогда все ясно. У Лейлы была другая мать. Это меня вполне устраивает. Скажите мне еще кое-что.
В конце концов, я работал для вас за очень низкий гонорар.
— Вам заплатили,— резко заметила она.— И очень хорошо заплатили. Вы получили деньги от Лейлы. И не ждите, что я назову ее Мэвис Уэльд.
— Вы не знаете, заплатили мне или нет.
— Ну...
Наступила длинная пауза. Ее взгляд снова метнулся к сумочке.
— ...Так или иначе вам заплатили.
— Ладно, оставим это. Почему вы мне сразу не сказали, что Мэвис Уэльд ваша сестра?
— Мне было стыдно. И мама и я стыдимся такого родства.
— А Оррин не стыдился?
— Оррин?
Опять небольшая пауза и взгляд в сторону сумки. Меня это заинтриговало.
— Ну, он долго жил здесь и привык ко всему,
— Сниматься в кино не позорно.
— Дело не в этом...— поспешно начала она, и в глубине ее глаз что-то блеснуло, но тотчас же исчезло.
Я раскурил трубку. Я слишком устал и не мог выказывать эмоции, даже если они и были у меня.