Она кивнула:
— Даже на церковных собраниях они играют в игры с поцелуями.
— Они играют в них и без церковных собраний,— добавил я.
Мы смотрели друг на друга без особого выражения.
— Итак...— наконец сказала Орфамей.
Я вернул ей очки, она надела их. Открыв сумку, она погляделась в зеркальце, затем достала что,-то и зажала в руке.
— Простите меня за упрямство.— Она сунула что-то под бювар на моем столе. Потом улыбнулась, подошла к двери и открыла ее.
— Я позвоню вам,— произнесла она интимным тоном и вышла.
Ее каблучки простучали по. коридору.
Я поднял бювар и достал из-под него скомканные двадцать баксов.
Не успел я вернуться в мыслях к Лестеру Клаузену, как зазвонил телефон. Я рассеянно взял трубку. Раздался мужской голос, громкий, но приглушенный, слов* но говорили через носовой платок.
— Вы Марлоу? — спросил мужчина.
— Да. Слушаю.
— У вас есть сейф?
Мои запасы вежливости на сегодня уже были, исчерпаны.
— Хватит задавать вопросы!—рявкнул я.— Переходите к делу.
— Я задал вам вопрос, Марлоу.
— Ну так я не отвечу на него,— сказал я и положил трубку.
Я потянулся за сигаретой, зная, что этот человек позвонит еще раз. Люди всегда так поступают, Телефон зазвонил, и я снял трубку.
— Если у вас есть для меня предложение,— прорычал я,—то изложите его. И называйте меня «мистер» до тех пор, пока не начнете мне платить.
— Не горячитесь так, приятель. Я попал в трудное положение и нуждаюсь в помощи. Мне нужно кое-что спрятать в сейф на несколько дней. Всего на несколько дней. И на этом вы заработаете немного денег.
— Сколько?
— Сотню.
— Что ж, я согласен,— ответил я, пытаясь узнать голос.— Где вас найти?
— В отеле «Ван-Найз», номер триста двадцать второй. Два коротких удара и два длинных.
— Что нужно спрятать?
— Узнаете, когда приедете.
— Как ваше имя?
— Не важно. Просто номер триста двадцать второй,
— Так дело не пойдет,— заявил я.— Извините, Что заставил вас потратить зря время. Всего хорошего.
— Эй, погодите, приятель. Яне предлагаю вам ничего противозаконного. Ни бриллиантов, ни изумрудных подвесок. Просто вещь, ценную для меня, нй не представляющую. интереса ни для кого другого.
— В отеле есть сейф.
— Вам хочется умереть в бедности, Марлоу?
— Какая разница? Богачи тоже умирают, Рокфеллер ведь умер. Еще раз прощайте.
Приглушенность голоса исчезла. Мужчина сказал коротко и резко:
— Умер, как и мелкий управляющий в Бэй-сити?.
Я молчал. В трубке послышался кудахтающий смешок.
— Полагаю, это заинтересует вас, Марлоу. Комната триста двадцать вторая. И поторопитесь, приятель.
Послышался щелчок, и мы разъединились. Со стола скатился карандаш и упал возле ножки стула. Я поднял его и стал чинить на машинке, прикрепленной к подоконнику, стараясь заточить его ровно и аккуратно. Закончив, я положил его на стол и сдул графитовую пыль. В моем распоряжении была уйма времени.
Внезапно, без всякой причины, в моем воображении возникло лицо Орфамей Куэст без очков — лицо, над которым поработали массажистки и косметички, с волной белокурых волос на лбу и глазами, в которых написано «спальня». У всех голливудских киноактрис такие глаза. Я попытался представить это лицо крупным планом на экране рядом с героем-любовником, завсегдатаем бара-ресторана «Романов».
Дорога до Бэй-сити заняла у меня двадцать пять минут.
Глава 6
Должно быть, некогда отель «Ван-Найз» имел- элегантный вид, но это было очень давно. Теперь же на потолке вестибюля виднелась копоть от выкуренных сигар, пружины кожаных кресел продавились, а мраморные столики пожелтели от времени. Правда, ковер на полу выглядел как новый, но казался жестким, как и портье. Я прошел мимо него к прилавку с сигаретами и протянул деньги за пачку «Кэмела». Продавщица — соломенная блондинка с длинной шеей и равнодушными глазами — положила передо мной сигареты, добавила коробку спичек, а причитающуюся сдачу смахнула в ящик с прорезью и надписью: «Благотворительный фонд благодарит вас».
— Ведь вы не возражаете, правда? — спросила она, улыбаясь.— Вы согласны отдать несколько центов бедным больным детям?
— А что, если не согласен? — спросил я.
— Я верну вам семь центов, но это будет нелегко,— ответила блондинка.
У нее был низкий протяжный голос с какой-то влажной ласковостью, напоминающей мокрое махровое полотенце. Я опустил в щель ящика еще двадцать пять центов. Девушка наградила меня улыбкой.