Когда словесная разминка закончилась, Аввакум неожиданно спросил меня, почему я остановился в гостинице, а не приехал прямо к нему — ведь мне известно, что у него удобная квартира, в которой я всегда чувствовал бы себя, как дома.
— А, может, я и приехал с вокзала прямо к тебе! — возразил я, кивнув на чемодан.
Он улыбнулся. В глазах заискрились знакомые огоньки — охотник почуял дичь. Игра в разгадывание была его капризом, чем-то вроде «учебных этюдов» и доставляла ему удовольствие, потому что каждая наша встреча начиналась с нее.
— Может быть, я и приехал прямо к тебе, — повторил я, делая первый ход.
Огоньки неожиданно потухли, и Аввакум зевнул:
— На сей раз задача слишком проста, но уж если ты так упорствуешь, то я не поленюсь решить ее. Ты остановился, дорогой мой Анастасий, в отеле «Болгария». А вот в этом чемодане лежит прекрасный родопский коврик, который ты привез мне в подарок. Я тронут до глубины души…
Набив трубку, Аввакум закурил и выпустил несколько голубоватых колечек дыма. Игра продолжалась. Я не удивился, что он пронюхал насчет отеля, но что касается ковра — то это действительно странно. Чемодан плотно закрыт…
Аввакум выпустил еще несколько колечек дыма.
— Это настолько просто, что мне стыдно объяснять тебе. Тем более, что в данном случае и отгадывать нечего… Итак, на вокзале ты садишься в такси и говоришь шоферу: «Болгария». Но почему именно туда? Да потому, что ты всегда останавливаешься именно там. Такова уж привычка всех путешественников на свете: останавливаться в одних и тех же отелях. Но можно стремиться в один отель, а попасть совсем в другой. Тебе, во всяком случае, повезло. Ты спросишь, откуда мне это известно? Во-первых, из левого кармана твоего пиджака выглядывает сложенный номер «Юманите». Чудесно. Читать «Юманите» и вообще иностранную прессу похвально. Но подобная пресса продается в Софии лишь в нескольких киосках, и единственный из них, находящийся вблизи какой-нибудь гостиницы, это именно тот, что при отеле «Болгария». Во-вторых, ты достал пачку сигарет. Это высшего сорта сигареты, которые, к сожалению, продают лишь в одном магазине — в фирменном магазине «Болгарский табак». А где он находится? В нескольких шагах от отеля «Болгария»… В-третьих, ты приехал сюда на потрепанной «Волге» СФ 58–74. Я знаю и эту машину, и ее водителя — он не раз возил меня. «Волга» эта прикреплена к стоянке такси на Славянской улице — ближайшей к отелю «Болгария»…. Газета, сигареты, такси, — продолжал Аввакум, — и то, что у тебя было время принять душ, побриться, сменить костюм и надеть свежую рубашку — все эти факты, дорогой Анастасий, слишком недвусмысленно подсказывают мне, что ты устроился именно в «Болгарии». — Он помолчал. — Что же касается коврика… Помнишь, я взял твой чемодан и отнес его в комнату, в то время как ты снимал пальто в прихожей? Он показался мне подозрительно легким. Когда человек приезжает из Триграда в столицу, чтобы провести в ней свой отпуск, он не везет пустые чемоданы… Значит, решил я, он оставил где-то большую часть своего багажа… мы уже выяснили с тобой, где именно… Но что же находится внутри? Это что-то объемистое, но легкое. Если бы не следы, я бы, конечно, сумел определить лишь категорию этого «нечто»: шерсть. Но на счастье «оно» назвало свое полное имя. Посмотри пожалуйста, сюда. Что ты видишь? Несколько белых волокон, грубых, жестких, длиной сантиметров в четыре. Это волокно козьей шерсти. Пока коврик новый, некоторые волокна выпадают. Сегодня утром, когда ты распаковывал свой багаж и перекладывал коврик в этот чемодан, он оставил на рукаве автограф.
Аввакум сыграл свою коронную роль и снова надел маску скучающего человека.
Мне не оставалось ничего другого, как капитулировать. Я вытащил из чемодана ковер и молча бросил его к ногам Аввакума.
Пока в соседней комнате он одевался и варил кофе, я с любопытством осмотрелся. Кроме киноаппарата не было ни одной новой вещи. Множество книг на полках, старый диван с потертой плюшевой обивкой, высокая настольная лампа, просиженное кожаное кресло у камина — все мне было знакомо, все стояло на тех же, раз и навсегда установленных местах. И я подумал, что каждый предмет, как и хозяин, навсегда распростился с надеждой, что когда-нибудь будет обновлен или передвинут хотя бы на один сантиметр. И лишь киноаппарат выглядел оптимистом и вызывающе поблескивал своими линзами на письменный стол Аввакума — единственное место в комнате, где обычный строгий порядок утратил свою власть. Раскрытые книги, вперемешку с журналами, вырезками с подчеркнутыми заглавиями и отмеченными абзацами — весь этот хаос свидетельствовал о том, что хозяин не засиживается подолгу за своим столом, что интересы его сосредоточены на чем-то другом, вне пределов этой комнаты. Было, правда, и другое объяснение — он проводит большую часть времени в своем любимом кожаном кресле. Вытянув к камину ноги и закрыв глаза, он словно прислушивается к каким-то далеким, едва уловимым и одному ему слышным звукам. Таким я видел Аввакума в самые тяжкие для него дни — после окончания «ящурного дела» и самоубийства Ирины. Эта мрачная картина навсегда врезалась в мою память.