Последние слова Патриции заглушает громкий голос Лотты.
Лотта (обращаясь к зрителям). Слыхали? Поняли теперь, что это за девица? Ну никакого такта! Конечно, я располнела, ведь я не в холодильнике живу. А она — нет, она вечна, неподвластна времени, как брильянт, как золото. Но уж чересчур любит мужчин, особенно чужих мужей. Кокетка, ветреница! Сами посудите, могу ли я относиться к ней терпимо? (Вздыхает.) И что самое огорчительное — мужчинам она тоже нравится, несмотря на свой преклонный возраст. И дело тут не в Тёрлах, все мужчины одинаковы, особенно интеллигенты… Девицы такого сорта отлично знают, что достаточно состроить им глазки, томно вздохнуть, вспомнить о своем детстве — и они уже на крючке. Но у нее-то от этого одни неприятности: через месяц-другой ей приходится терпеть домогательства стареющего донжуана… Не думайте, что я слепая или дурочка! Я сразу заметила, что нынче она с моим мужем разговаривает совсем по-иному — насмешливо, даже с издевкой. Еще бы, на горизонте появился мужчина помоложе. Но поглядели бы вы на нее в прежние годы. Я готова была ее растерзать! Однако… доказательств нет. Мне ни разу не удалось застать их на месте преступления. Но кто поручится, что между Патрицией и так называемым опекуном все было невинно? Что все размораживания были официально зафиксированы в ее характеристике? Не знаю, как вы, я в этом сомневаюсь. Весьма сомневаюсь.
Пауза. Слышен приглушенный разговор.
Но сегодня вы, должно быть, и сами заметили кое-что новое. Вернее, кое-кого. Красотка ищет кого-нибудь посвежее. Слышите? О, Патриция знает, чего хочет!
Из приглушенных голосов выделяются два — Бальдура и Патриции.
Бальдур…ощущение, какого я прежде не испытывал. Никогда бы не подумал, что в одном человеке могут столь гармонично сочетаться очарование юности и вечности. Я стою перед вами, как перед египетской пирамидой, и в то же время вы так молоды и прекрасны!
Патриция. Вот именно, герр Бальдур, вас ведь так зовут? Однако вы не учли еще одной особенности. У меня их три — вечность, молодость и одиночество. И последняя — та цена, которую приходится платить за честолюбивое стремление оставаться вечно юной.
Бальдур. Зато вы уникальны, восхитительны! Вам дано летать, тогда как другие ползают, вы на собственном опыте можете сравнивать быт, нравы великих людей всех эпох! Любой историк меркнет перед вами. История — моя страсть. (С внезапным порывом.) Почитайте мне ваш дневник.
Патриция. Откуда вы знаете… Почему вы думаете, что я веду дневник?
Бальдур. Значит, все-таки ведете! Я угадал?
Патриция. Да, я веду дневник. Это входит в программу. Но об этом никто не знает, даже Тёрл. И никто не может его прочесть — он зашифрован.
Бальдур. Тогда кому он нужен?
Патриция. Мне. Верней, понадобится позже.
Бальдур. Позже? Когда же?
Патриция. После того как цель будет достигнута. Вот тогда я его опубликую. Думаю, мне без труда удастся найти издателя, ведь дневник сугубо интимный, а на этот жанр всегда большой спрос. (Мечтательно.) Знаете, я хочу стать журналисткой. Я бы опубликовала интимные дневники моих могущественных современников — Черчилля, Сталина. Представляете, сколько я заработаю денег.
Бальдур. А откуда у вас эти дневники?
Патриция. У меня их нет. Я сама их напишу. Разумеется, на основе подлинных событий.
Пауза.
Бальдур. Патриция! (Помедлив.) Возьмите меня с собой.
Патриция (поразмыслив). В принципе неплохая идея. Но вы думаете, залез в холодильник, и все? Нет, надо пройти курс инъекций и особую подготовку. Не так-то это просто… Конечно, было бы приятно иметь спутника, тем более — такого живого, решительного, страстного… Но разве вы не обручены?
Бальдур. Был обручен.