Но нет. Она ошиблась. Держась в тени кустов, она приблизилась к дому и… увидела женскую фигуру, движущуюся в гостиной. Женщина была высокая и передвигалась медленно, но властно.
Кто же это? Кухарка? В этаком вот длинном темном халате? Или кто-нибудь из служанок, которых она ранее не видела?
Лидия подавила чуть вырвавшийся возглас удивления. Это была Бландина. Сомнений быть не могло, ибо у нее на глазах женщина подошла к окну и выглянула наружу. Это ее длинный нос и пронизывающие черные глаза. С минуту она стояла совершенно неподвижно, Седые волосы аккуратно уложены на затылке. Лицо мрачно-задумчивое.
Потом она резко подняла сильную костлявую руку — эти руки еще так недавно Лидия видела бессильно лежащими поверх одеяла — и задернула шторы. Свет остался внутри дома, и Бландина, уже не находившаяся на смертном одре, тоже оказалась там, внутри, там, где светло.
А Лидия находилась снаружи, в темноте.
XII
Когда она прошла барьер, Филип схватил ее за руку.
— Бога ради! Что случилось? Почему вы не приехали предыдущим поездом?
— Филип! Неужели вы три часа здесь прождали?!
Она впервые увидела его по-настоящему сердитым. От гнева лицо его было непривычно оживленным — оно буквально светилось. Усталость, смутная тревога, недоумение, — все это разом оставило ее. В эту минуту не существовало ничего, кроме его руки, до боли сильно сжавшей ее плечо, и его глаз, потемневших от негодования и напряжения, свирепо глядевших на нее.
Пожалуй, впервые после того как Аврора ушла от него, он производил впечатление по-настоящему живого человека. Ее охватило такое волнующее ощущение счастья, что трудно было выдерживать надлежащую интонацию и каяться за свое импульсивное, непродуманное поведение.
— Я не потратил три часа просто на ожидание, — нетерпеливо сказал он. — Я уходил, а потом вернулся. Я действительно думал, что вы могли опоздать на предыдущий поезд, но я представлял себе и другие варианты.
— Какие? — с интересом спросила Лидия. — Что Арманд меня где-то запер или что-нибудь в этом роде? Он не посмел бы это сделать, зная, что вы будете меня ждать. Ну в общем, он не хотел ничего такого. Уверяю вас. Он хотел как можно скорее от меня отделаться.
— Почему?
— Не знаю. Может, потому что Бландина вовсе не так больна, как прикидывалась. Как только Арманд уехал, она тут же начала расхаживать по дому. Я вам по дороге расскажу. С вашей стороны очень мило меня встретить.
— Вы этого не заслуживаете.
— Я знаю. Я становлюсь такой же легкомысленной, как Аврора.
— Она вовсе не легкомысленная, как раз наоборот. Очень себе на уме и весьма коварна.
— Если она себе на уме, коварна и к тому же меркантильна, — медленно произнесла Лидия, — она вернется не только за золотым фермуаром, но и за своим Моне.
— Дело в том, что фермуар не особенно ценная вещь.
— О! Вы это выяснили?
Он кивнул:
— Конечно, Аврора, может быть, и не знает его истинной стоимости. Но я более склонен думать, что он дорог ей по другим причинам. По каким — неизвестно.
— Может быть, тут играют роль чувства?
— К Арманду Виллетту? — скептически отозвался Филип. — А кроме всего прочего, она не вступала с ним в контакт — во всяком случае, так она говорит нам. Ну ладно, расскажите мне, что случилось сегодня?
Выслушав ее рассказ, Филип сказал, что, если на них и лежала какая-то ответственность, теперь ее больше нет. Лидия совершила поездку с мисс Уилберфорс, чтобы убедиться — существует ли в действительности Бландина, и, как она могла убедиться, — да, существует. Теперь Бландина взяла на себя заботу о своей сестре, — и это правильно, а преувеличивала она свою болезнь или нет, — их не касается.
— Наверное, — нехотя согласилась Лидия. — Арманд очень ясно дал мне это понять. И в конце концов, как вы творите, мисс Уилберфорс находится со своей сестрой. Но если она напишет и сообщит, что ей плохо, я обязательно предприму что-нибудь по этому поводу. Я вернусь туда и потребую дать мне возможность с ней увидеться. Одобряете вы это или нет?
— Вы действительно это сделаете? — спросил Филип. — Впрочем, действительно вернетесь. Вы, как видно, столь же безрассудны, как и ваша сестра. — Он задумчиво посмотрел на нее, а потом, когда они очутились на сравнительно темной улице, неожиданно схватил в объятия и поцеловал.
Поцелуй был свирепый и, надо думать, выражал не только страсть к Лидии, сколько раздражение и обиду на Аврору. Оправившись от неожиданности и минутного восторга, Лидия высвободилась из его рук.
— Это — я, — с некоторым возмущением напомнила она ему.
— Можете не сообщать. Красивая младшая сестра. Я прекрасно знаю.
Лидия недоверчиво пожала плечами. Но его лицо находилось в двух дюймах от ее лица, и она поняла, что вся предыдущая жизнь неуклонно вела к этому мигу. Она никогда не думала, что это свершится в холодные весенние сумерки на довольно невзрачной улице, в двух кварталах от вокзала Ватерлоо, и что участвовать в этом будет человек, незадолго до этого собиравшийся жениться на ее сестре и до сих пор закрывающий глаза во время поцелуя, чтобы вообразить, будто он целует губы Авроры. Казалось бы, ситуация далеко не райская, и тем не менее ей чудилось, что рай совсем рядом.
Филип поднял голову:
— Вы голодны? Пойдемте ко мне. Я зажгу камин, и мы выпьем немного вина. Давайте остановим вон то такси.
Медленно проезжавшее мимо такси остановилось, и Лидия забралась в темную кабину. Она заметила, что снова дрожит. «Безмозглая дуреха! — обращалась она мысленно к себе самой. — Ты всего лишь младшая сестра. Просто ты оказалась тут, под руками». Но дрожь не унималась, и, когда он обнял ее за плечи, она прильнула к нему, пытаясь успокоиться и всячески надеясь, что он не заметит ее волнения.
Как оно бывает, когда один любит, а другой — нет? Все равно лучше, чем жалкая история с месье Бертраном, где любви не было ни с одной стороны. Воспоминание о длинном путаном дне умирало. Жили только эта прохладная темнота, массивная спина таксиста, загораживавшая свет мелькающих фонарей, и ощущение руки Филипа на ее руке.
Квартира его помещалась под крышей высокого здания в Челси и состояла из двух комнат — спальни и большой, почти голой студии. Лидия, видевшая все сквозь дымку восторга, нашла ее изумительной и восхитительной после роскоши «Гринхилла». Интересно, сравнивала ли эти два места Аврора, подумала Лидия и пришла к выводу, что квартира Филипа определенно приятнее.
Но Авроре сегодня здесь было не место. Пока Филип зажигал камин, Лидия беспокойно ходила по комнате. Когда он ушел в маленькую кухоньку, чтобы принести бутылку вина и рюмки, она погляделась в маленькое круглое зеркальце пудреницы и увидела, что глаза у нее стали темно-зелеными и сияющими. Она тщательно пригладила волосы щеткой, после чего они засверкали. Может ли Филипу понравиться это худое, заостренное, нетерпеливо ждущее чего-то лицо? Или же он опять закроет глаза и будет мысленно себе внушать, что перед ним лицо Авроры, и худое напряженное тело, по которому движутся его руки, — тоже тело Авроры.
А возможно, он больше и не прикоснется к ней, потому что он не может знать, как страстно она ждет прикосновений, — разве что ему скажут об этом потемневшие глаза.
— Горит огонь? — крикнул он из кухни.
— Да, замечательно.
— Почему вы не сядете?
— Не хочу.
— Тогда пойдите сюда и помогите мне. Вы умеете готовить?
Лидия остановилась посреди крохотной кухни и стала наблюдать за тем, как он режет белый батон.
— Немножко. Изысканные блюда стряпать не умею, — призналась она.
— Это уже больше того, что умела Аврора. Бог его знает, чем она питалась, когда жила одна. Сигареты и китайский чай — вот и все.
— Вы, значит, мало что о ней знали?
— Да. О простых житейских вещах не знал ничего. Например, как она причесывается, как выглядит, когда просыпается утром, или как себя чувствует в погожий солнечный день.
— Но ведь вам предстояло все это узнать, — пробормотала Лидия.