— Не совсем по прямой линии, — ответил Филип.
— А, ну да. Ну что ж… э-э-э… я диагностировал микроскопическое кровоизлияние в мозг, иными словами, маленький удар, с соответствующими симптомами — тошнота, потеря ориентировки. В ее возрасте, конечно — что ж… э-э-э… все мы не вечны, — верно ведь? Но при надлежащем уходе все у нее вполне благополучно обойдется. К счастью, она не парализована. Обычно я в подобном случае кладу человека в больницу, но, по всей видимости, она получает такой превосходный уход там, где сейчас находится, что о лучшем нечего и мечтать. Насколько я понял, как только она поправится настолько, чтобы быть в состоянии выдержать путешествие, предполагается выехать на отдых за границу.
— Да, тетя Клара упоминала об этом, — между прочим вставил Филип. — Я полагаю, доктор, вы уже несколько лет лечите мистера Виллетта и его тетушек?
— Да нет, знаете ли. Разумеется, к их счастью и моему несчастью, — неуклюже сострил он, и в его выцветших глазах сверкнул слабенький огонек. — Им нечасто требовались врачи. В последний раз это было несколько лет назад.
— Опять врач понадобился одной из тетушек?
— Да, совершенно верно. Дайте-ка мне припомнить ее имя. Онория… Гортензия… Ханна. Да, совершенно точно — Ханна. У нее было давнее сердечное заболевание, и она умерла. Но вообще меня редко приглашали. Как вы знаете, эта семья мало времени проводит в «Гринхилле». Насколько я понял, они придерживаются, так сказать, космополитического образа жизни.
— Счастливчики, — вздохнула Лидия. — Деньги для них не преграда. Конечно, для Арманда это очень важно — ведь он так обременен бесчисленными тетушками!
— Всего одна скончавшаяся тетка, — сказала Лидия, когда они вернулись в машину. — В таком случае остальные тетки, о которых говорил Арманд, должно быть, умерли в другом месте.
— Ну хватит, — твердо произнес Филип. — Мы не можем нагромождать тут гору давно истлевших трупов.
— А все-таки Арманд наверняка хранил в тайне смерть тети Ханны, потому что заведующая почтовым отделением ничего о ней не знала. Какая миляга этот маленький доктор! Я уверена, что он сделает для Клары все, что только в его силах, — вы согласны? И если это удар, то винить в том некого — так ведь? Никто не попытается ее отравить и ничего такого мелодраматичного не происходит. А что мы теперь будем делать, Филип?
— Пообедаем в первом же трактире и почитаем те письма, что вы раздобыли.
Официант в уютном придорожном отеле с любопытством поглядывал на них, пытаясь расставить приборы среди груды рассыпанных по столу мятых писем.
Большая часть писем была выдержана в обычном бессвязном стиле мисс Уилберфорс и адресована ей самой. Лидия отложила их в отдельную кучку, чтобы прочитать внимательно позже. Она искала письмо, написанное незнакомым почерком, а найдя и вынув из конверта, так и ахнула. Ибо письмо оказалось от Авроры.
В нем говорилось:
«Дорогая мисс Уилберфорс!
Вкладываю в конверт пять фунтов — это все, что я могу вам послать. Так вы сможете продержаться, пока не устроите свои дела с управлением народного здравоохранения.
Обязательно обратитесь к ним безотлагательно. (Последнее слово было подчеркнуто.) Сюда не приходите».
Письмо было подписано: «Аврора Хоукинз». Отправлено полтора месяца назад.
— Почему Аврора считала, что должна послать ей деньги? Какие у нее были перед ней обязательства? Каким образом она во всем этом замешана, Филип? Просто потому, что была секретарем Арманда? — Это письмо оказалось для Лидии еще одной загадкой.
— Обычно секретарям не приходится давать взятки клиентам, — сказал Филип. — Приходит ли вам что-либо в голову в связи с этим письмом? Оно датировано примерно днем, когда Бландина переехала из своего отеля в деревню.
— Ну да, конечно. Именно тогда пособие бедной Кларе перестали выплачивать. Но почему Аврора считала себя за это ответственной? Право же, что-то уж слишком все сложно.
— Для меня тоже, — признался Филип. — У меня родилась только одна идея. Когда вернемся в Лондон, давайте поместим заметку в колонке личных объявлений. Попросим отозваться друзей Бландины. Ведь наверняка у нее были друзья.
— А чем они могут нам помочь?
— Ну, во-первых, рассказать, как она выглядела.
— Филип! Уж не хотите ли вы сказать, что та страшная старуха, возможно, вовсе не Бландина?
— Я сам не знаю, что хочу сказать, но вреда ведь не будет, вы согласны?
Он начал писать на обороте одного из потрепанных писем. «Пакстон Бландина. Может ли кто-нибудь сообщить старому другу что-либо о ее местонахождении? Не имел возможности с ней связаться с тех пор, как она несколько недель назад покинула Лондон».
— Как вам нравится такой текст?
— Отлично!
— Наверняка какие-то друзья у нее были, — повторил Филип. — Я справлялся о ней в отеле, но единственное, что они могли мне сказать, — это про племянника, который иногда приглашал ее где-нибудь выпить чаю.
— Конечно, это был Арманд.
— Неотразимый Арманд.
— Он домогается до денег, Филип. Хотя и кажется, что у него сколько угодно собственных денег. Он не желает, чтобы что-то досталось бедной Кларе.
— В данный момент вряд ли кто-либо из них что-нибудь получит. У нее вид такой, что, похоже, она будет жить вечно.
— Но это наверняка Бландина, Филип. Она все время говорит с Кларой об их детстве. И она очень деспотична, на что справедливо указывала Клара.
— У Клары довольно скверная память. А сплести целую историю из нескольких точных деталей ничего не стоит, особенно если имеешь дело с человеком, у которого с головой не все в порядке, как у Клары.
— Филип! — На Лидию снова повеяло холодным ветром. За вечер она пережила столько волнений и такое сильнейшее напряжение, что чувствовала себя совершенно обессиленной. Она уже не в состоянии была отогнать от себя надвигающуюся волну страха. — Вы опять думаете об этом неопознанном теле, — с ужасом прошептала она.
— Я не думаю, что такая проблематичная улика вообще способна привлечь внимание полиции, — раздумчиво сказал Филип. — Нам надо прояснить еще один-два факта. Сейчас у нас есть для этого немного времени. Через два-три дня мы должны снова навестить «Гринхилл» — вы не забыли? Преподнести им неприятный сюрпризик, к которому они будут готовы. Так что пока они не могут себе позволить выкидывать какие-нибудь номера. Взбодритесь, деточка. Давайте возьмем бутылочку вина. Остаток вечера принадлежит нам.
— Нам! — ироническим тоном повторила Лидия.
Каким образом вечер мог принадлежать им, если сознание ее ни на минуту не покидало образ Клары Уилберфорс, съежившейся, жалкой, изо всех сил старающейся сохранять веселость, доверчиво сидящей в удобной постели, в комфортабельной комнате? И не только Клары, но и Авроры, играющей столь таинственную роль в этой странной пьесе. Не могла она забыть и о слуге, Жюле, обходительном, молчаливом и постоянно находящемся на страже. Об Арманде, немного преувеличенно игривом и потирающем руки — так, словно ему холодно. И о Бландине — вернее, двух Бландинах — из которых одна суровая, негостеприимная, враждебная хозяйка, длинноносая, деспотичная, а другая — всего лишь призрак, неизвестный, сбитый с толку, забитый…
Было уже за полночь, когда они вернулись в Лондон. Лидия задремала и проснулась, только когда машина остановилась.
— Вот мы и приехали, дорогая. Я поднимусь с вами.
— Правда? — сонно спросила Лидия. — Очень была бы этому рада.
— Вот это уже лучше, — сказал он, широко улыбаясь ей.
Тут она окончательно проснулась:
— Что я такое сказала?
— То, что должны были сказать. Послушайте, если вы не можете идти как следует, мне придется вас нести на руках. Ведь мы не хотим, чтобы наш друг и соседка высунула свой нос в этот час?
Лидия засмеялась:
— Не волнуйтесь. Это как раз такое время, когда она спит «мертвецким сном». Конечно, вы меня не понесете, — добавили она с сожалением.
Тем не менее она позволила ему крепко обнять ее за талию, и они с преувеличенной осторожностью поднялись по лестнице.