Ослабленная воля Творимира, не могла остановить вихря чувств: «Обманывает!.. Меня все дураком считают!.. Рога мне наставляет!.. Сейчас разберемся! Чтобы меня МЕНЯ!!! променять на какого–то князя Лесного!.. Прибью! Шею сверну!.. Как же голова болит!.. Все из–за нее! Прибью!..»
И вот они уже перед знакомой дверью. Из–за двери слышались стоны, шорох простыней – вот громко вскрикнула Жара.
Творимир распахнул дверь, ворвался в багровую комнату. Вот Жара, вот князь Лесной – обнаженные, застигнутые в соитии.
Князь Лесной, похожий на Царя (ведь он был его братом), но только более молодой, горячий, оттолкнул Жару, бешено засопел на Творимира, захрипел:
– Кровью блевать будешь, гнида!
Вскочил, но, ослабленный множеством оргий, шатнулся – Творимир был уже рядом, что было сил ударил тяжелой винной бутылкой. Хотел в затылок, но князь дернул головой, и удар пришелся в висок. Князь еще шагнул, хотел что–то сказать, но вдруг, резко повалился, и, разом посиневший, страшный забился в судорогах – изо рта у него шла кровавая пена…
Творимир, сжимая винную бутылку, надвигался на Жару…
И тут на него налетели сзади, несколько раз сильно ударили, вырвали бутылку, выкрутили руки. Резко развернули. Стоят: опухшие от долгих пиров воины, и Царь – смотрит на Творимира как хищник голодный на добычу. Голос его был притворно спокоен:
– Я всех вас сразу раскусил – не посланцы вы Всесвята – шарлатаны; но вы мне нужны – потому не казнил. Ты знаешь, в прошлом году, один мужик богатый, но все ж мужик – напился, умудрился боярина избить. Мужику, по моему указу, глаза выжгли, а потом – до смерти на дыбе засекли. – тут глаза Царя стали черными, вороньими, он надвинулся, и сжал Творимиру шею. – А ты, обманщик – уже за обман казни достойный – моего брата убил… Ты будешь умирать долго, собака!.. А, ну потащили его…
* * *
Пока, пиная, тащили вниз по лестницам, Творимир протрезвел. Только вот слабость телесная и душевная оставалась. Он взмолился:
– Все случайно получилось! Не хотел его смерти!..
Царь кровожадно оскалился.
Творимира приволокли в холодный, темный подвал, приковали к стене – на некоторое время оставили. Цепи сжимали руки – страх давил сердце.
Жуткое выжидание никак не прекращалось, но, когда за ним пришли, он крупно задрожал, и ничего не мог с собой поделать. Над его трусостью потешались, пинали его, плевали в лицо, а он дрожал еще больше, и молил своих мучителей, чтобы сжалились.
Его привели в каменную зальцу, где было два стула, на одном, на подушках, сидел Царь. Второй стул был менее удобным: железный, с острыми шипами. Под стулом горел пламень и шипы нагрелись докрасна. С потолка свешивались цепи. Два массивных палача едва выделялись в полумраке – один осведомился:
– С чего начнем? На стул его усадим?
– Нет. – Царские скулы набухли, зубы заскрежетали. – Пусть стул добела прокалиться. Для начала наденем ему на голову Царский Шлем.
Палачи схватили трясущегося Творимира, приковали к железному столбу у стены – ошейником притянули шею; начали крепить на голове что–то тяжелое, давящее.
– Нет, не надо, пожалуйста! Смилуйтесь! Ну, пожалуйста! – жалко молил он.
Палачи отступили – на голове Творимира остался некий механизм. Что–то железное, острое коснулось мочки его правого уха, слегка надавило.
Царь усмехнулся, отпил из поднесенного кубка, молвил с притворным, хищным спокойствием:
– Дивлюсь я на изобретательность наших мастеров. Такую вещь как Царский Шлем просто не придумаешь. Это ж все рассчитать надо!.. Ты, пока еще слышать можешь, выслушай меня – шило в ухе чуешь?..
– Да… – не своим голосом простонал Творимир – по лицу его скатывались крупные капли холодного пота.
– Шило медленно движется. Разорвет ухо – дальше в голову пойдет. Ты думаешь – в мозг?.. Нет, так бы ты слишком быстро издох, собака. – царь еще отхлебнул. – Под мозгом пройдет. Не сразу, не сразу. Семь часов – и из другого уха выйдет. Ты подумай только – всего семь часиков. В постели с Жарой и не заметил бы, а тут по иному время пойдет. Поверь – минута вечностью станет. Тебя будут бить судороги, ты будешь орать, терять сознание, но каждый раз тебя будут отливать водой…
– Все что хотите сделаю. Все! Все! – истово вопил Творимир – ухо жгло болью.
Царь допил кубок – ему поднесли еще.
– А завтра его на стул усадим. – заявил палач.
– Нет. – отрезал Царь. – Стул решил напоследок. Завтра будем ноги пилить.
– О–ох, ваше величество. – зевнул палач. – Скукотища какая. Мы, конечно, вашу волю исполним. Но ведь тупыми пилами изволите, да?
– Да. Конечно. И все по уставу: сначала голень, затем – выше колен.
– Скука. Скука. – зевал палач. – Кровотечения надо прижигать, этого все время отливать. На один отпил – три часа. О–хх…
Царь жадно созерцал животный ужас Творимира:
– Стул напоследок. На каленых железных шипах сидеть удобно, но, для большего удобства оденем тебе на голову железный шлем. Вот беда – в шлеме темно, душно, ничего не видно. А еще у шлема ошейник с железными крючьями – крутится ошейник, крючья – сначала кожу сдирают…
Творимир уже потерял способность воспринимать речь. Отдельные кровавые слова били – усиливали ужас. Потекла из уха кровь…
Любой ценой остановить боль!
– Я знаю, как добыть одежды из Лунного Серебра!
Царь в очередной раз подносил к губам кубок, но тут его рука замерла:
– Что?
– Да! Да! Да! – зачастил смертно бледный Творимир – он и не думал еще выдавать Деву, а лишь так – разговором муку отдалить.
– Говори! – велел Царь.
Шило все сильнее вдавливалось в ухо Творимира – жгло, давило.
– Прекратите! – не помня себя, завопил Творимир. – Все расскажу, все – только прекратите!..
Царь замер – раздумывал. Прошло лишь несколько мгновений, но для Творимира они растянулись бесконечно. Жалкий, перепуганный – он весь трясся. Вот быстро, прерывисто заговорил:
– Это в старом заброшенном парке, на берегу озера. Вы только снимите это… О–ох, скорей снимите – тогда все расскажу!..
Он и сейчас надеялся, что удастся как–то не предать деву–птицу, разговором боль оттянуть.
Царь обратился к палачам:
– Шило остановите, но шлем не снимайте.
Один из палачей подошел, что–то нажал – шило остановилось.
– Нет, нет… – застонал Творимир. – Вы можете обмануть: я расскажу, а вы велите продолжать!
– А моего царского слова тебе мало?
– Да я и не смогу словами рассказать. Я ж там всего один раз был. Это показывать надо.
– Ну, хорошо–хорошо. – царь поднялся. – Освободите его от цепей. Э–эй, стража – глаз с него не пускать. Эту забаву… – царь кивнул на орудия пыток. – прибережем для кого–нибудь иного. Ежели правду говоришь – дарую тебе жизнь, но коль обмануть вздумал: ждут тебя мученья еще тягчайшие…
Творимира освободили, но, несмотря на то, что в подвале было и душно и жарко, он никак не мог унять сильной дрожи. И потом, когда его отвели в невыносимо маленькую, похожую на каменный мешок камеру, он все трясся…
– Ну, ничего–ничего. – приговаривал Творимир. – Все как–нибудь обойдется. Может, ночь сегодня будет безлунный. Может, целый месяц будет пасмурная погода. Может, дева–птица уже обо всем знает и не прилетит…
И много–много он выдумал таких «может», и, в конце концов уверился, что какое–нибудь из них непременно сбудется, и даже смог унять дрожь…
Ночь. Творимира вывели во двор. И царь, и воевода, и еще с полсотни воинов – все выжидающе глядели на него. На небе – ни облачка. Полная Луна сияла в небольших, оставшихся после ушедшего дождя лужицах.
Вдруг царь шагнул навстречу, и железной перчаткой сжал Творимиру горло.
– Ты помни: у тебя два пути либо кольчугу нам передать и жить припеваючи, либо – назад в подвал. Ты уж сам думай…
Замок остался позади – они шли сначала полем, затем – лесом. И теперь Творимир дрожал, волнуясь уже о том: удастся ли найти место встречи. Но вот дорожка древнего парка, вот древний, расщепленный молнией дуб – здесь надо поворачивать к озеру…