Уже совсем близко страшная завеса. Вот среди иных ликов он увидел и свой… И Творимир зашептал:
– Ведь должен быть какой–то выход… Не может такого быть – чтобы поглотило меня, и все и навсегда… – и закричал. – СПАСИТЕ!!!
И тут он услышал знакомый голос – громом он разрывался, каменные стены дрожали:
– ОТЕЦ!!! Я ПРИШЕЛ!!! ВРЕМЯ ИСКУПИТЬ НАШИ ГРЕХИ!!!! ОТЕЦ!!!!
* * *
А теперь расскажу о Володе–младшем.
О том самом юноше, который родился во время войны, под стенами осаждаемого Гробополя, который ничего кроме войны не видел, и почти каждый день убивал «врагов».
Как помнит читатель, в ночь перед решительным штурмом, в палаты, где спали Творимир, Волод и Любава, пробрался убийца. Шеи Волода и Любавы были перерезаны, и все приняли их за мертвых. Любава действительно была мертва, но Волод чудом выжил. Спустя две недели он пришел в себя, и первое, что услышал от лекаря:
– Ну, можешь порадоваться – Гробополь, после тридцатилетней осады взят.
– Где мой отец? – спросил Волод.
Лекарь пробормотал что–то невразумительное, и выскочил из палаты…
Вскоре Володу стало известно, что во время штурма его отец был найден у ворот мертвым. Отважного пятитысячника готовились с почестями хоронить, но тут его тело пропало. Похитители не оставили никаких следов и, разве что кто–то видел, как в ночи пронеслись снежные буруны, а меж ними – призрачные фигуры (а ведь был август). Волод стал расспрашивать людей сведущих, и от них добился, что похитителями скорее всего был Древний Хранитель Гор…
Выслушав это, Волод вскочил, и хриплым от раны голосом, воскликнул:
– Так я и знал – отец не мог погибнуть!..
Странный, им самим незамеченный переворот произошел в душе юноше. Если прежде отец был лишь средством в продвижении его военной карьеры, то теперь, потеряв и отца и мать, он впервые почувствовал одиночество. Окружающие люди, хоть и льстили всячески – были чужды. О военной карьере он и не вспоминал, да и осада Гробополя казалась давно минувшей, и ненужной. Одно было значимо – найти родственные души. Иных родственных душ, кроме отца и матери он не знал.
Невозможно было вернуть из мертвых мать, но отец… Услышав раз про похищение, Волод уже не мог успокоиться. Его и не волновало, что похищен был не живой человек, но мертвое, подготовленное к похоронам тело.
И он вздумал скакать к горам. Расспросил дорогу, краем уха выслушал, что оттуда никто не возвращался, и со следующей зарею поскакал на самом быстром и выносливом коне.
Третьи сумерки застали его в дремучем лесу. Появились волки – сколь огромные, столь и голодные. Они окружили взмыленного коня. Конь пытался через них перескочить, но вожак изловчился и на лету распорол коню брюху. Тут Волод проявил ловкость – он вцепился в одну из ветвей, подтянулся – взобрался еще выше. Снизу, из мрака, неслось голодное чавканье, сильно несло кровью. Так он остался без коня.
Стал перебираться с ветви на ветвь, а волки не отставали – перебегали по земле, жадно глядели на него тускло мерцающими глазами, щелкали челюстями. На войне Волод выучился выносливости, а потому до самого утра, перебираясь с ветви на ветвь, все двигался в единожды выбранном направлении (благо, деревья росли там почти впритык). Он ожидал, что с рассветом волки отстанут, но ошибся: значительная часть стаи действительно удалилась, но пять здоровенных волчищ остались сторожить.
До заката полз Волод по ветвям, а в ночи вновь вернулась стая. Волки были голоднее прежнего, прыгали – силились его достать. Раз Волод едва не свалился, и тогда волк вцепился ему ногу, разодрал икру до кости. Теперь волки слизывали капающую кровь, и приходили в большее неистовство…
И вновь рассвет. На этот раз осталось лишь три волка. Ослабленный потерей крови, и голодом Волод продолжал двигаться в выбранном направлении. День прошел. Ночь. Вновь собралась стая. Вновь, и до самого рассвета, кровожадный рык, и щелканье клыков.
На следующий день стражем остался один волк. Волод совсем ослаб, в глазах его мутилось. Он прошипел:
– Еще один день, и я стану беспомощней ребенка. Сейчас или никогда!
И он сверху прыгнул на своего стража. Завязалась отчаянная схватка. Они катались по земле, выли, оставляли за собой кровавые следы. Волод наносил удары охотничьим ножом, а волк терзал его клыками. Наконец волк жалобно взвизгнул и отдал концы. Волод остался… Но как же он ослаб! Кровь сочилась из многочисленных ран, а ноги предательски дрожали; чтобы не упасть, ему пришлось вцепиться в ствол ближайшего дерева. Затем, покачиваясь, хватаясь то за стволы, то за ветви, пошел. При этом, не слыша своего голоса, громко говорил:
– Время у меня – до заката. Затем вернется стая. Они сразу почуют мой кровавый след. Погонятся… И мне ли тягаться с ними в беге?.. Да теперь я и на дерево не смогу взобраться…
И все же он побежал. Часто спотыкался, падал – накатывалось забытье, и раз он уступил – провалился во мрак. Когда очнулся, уже смеркалось – он застонал от ужаса, от страстной жажды жить, и смог подняться – побежал…
Яростный вой хлестнул по лесу – кровавый хор прозвучал ответом. Итак, бегство Волода обнаружилось.
Уже совсем стемнело, а волчьи рыки разрывались прямо за спиной, когда среди мшистых стволов просочился свет. И вот он вывалился на небольшую полянку, в колону гостеприимного света – пополз в этом свету.
Голодные волки выскочили на поляну, но в это мгновенье распахнулась дверь, кто–то, закричал:
– А–а–а, разбойники серые! – и, замахнувшись дубиной, бросился на стаю.
Дальнейшего Волод не видел – вновь пал в забытье.
* * *
Очнулся Волод под низким, темным потолком. Сильно пахло травами, кореньями. Потрескивал огонь в печке, кто–то негромко переговаривался. Но вот Волод пошевелился, и говор смолк. К нему подошел мужик–крестьян – с сединой, но еще крепкий.
– На вот – пей. На поправку идет. – перед Володом оказалась чаша с целебным травяным настоем.
Волод отпил – оказалось очень горько – жар пробрал вены – он вновь забылся…
Наконец пришел день выздоровления – Волод смог подняться, прошелся по небольшой горнице – заявил тем громким, повелительным тоном, которым он привык разговаривать с крестьянами:
– Тесно живете!
– В тесноте, да не в обиде. – отвечал крестьянин. – Да нас и не много: я, сын мой Микола, и доча Василиса. А жена моя Мстиславана уж мертва. Мертва, мертва… – вздохнул он печально. – Псы Царевы схватили ее да и забавились, окаянные. От позора она руки на ся наложила. Вот с тех пор и ушел с сынком да дочурой в сей лес. Так и живу – былое забываю, новому учусь…
Прежде, услышь Волод какое непочтительное слово о Царе, так, не задумываясь, ударил бы кулаком, а то и мечом, но сейчас сдержался. Вспомнил, что они спасли его, выходили – уселся за стол, прикрикнул:
– Ну, что кушать будем?
И тут же из соседней горницы порхнула девушка–красавица – она несла большой поднос с аккуратно расставленными кушаньями. Поставила, низко поклонилась, смущенно улыбнулась невинной улыбкой, прошептала:
– Вот, чем богаты – тем и рады. Пожалуйста, кушайте, гость дорогой.
За время трапезы Волод внимательно оглядел Василису. Девка что надо – все при ней. Овладеть ею?.. Не раз за время осады Гробополя Волод вместе с дружками ходил по окрестным селам – немало девок перепортили – некоторым платили деньгам, некоторым – побоями, а то и сталью. Волод чувствовал, что у него давно не было женщины, но прежнее насилие казалось сейчас непростительной подлостью. Ему, совершенно незнакомому человеку, оказывали такое радушие, а он… И Волод поклялся, что никогда не прикоснется к этой девушке (разве что она сама его попросит).
Скрипнула дверь – в горницу вошел юноша одного с Володом возраста (и даже внешне на него похожий). Это был Микола – он возвращался с охоты – принес оленя, и двух зайцев…