- Значит, не касается. - Она встает - там, в густой тени крыльца. - Не касается. Да кто ты такая, мразь долбаная, чтобы присваивать себе право указывать мне, где мое дело, а где - не мое? Сколько ещё мне придется терять родственников из-за тебя? Нет, это не Донна. Это кто-то чужой. Я взбираюсь по ступенькам и поворачиваю её лицо к солнцу. Она не плачет, но в красных лучах заходящего солнца она вдруг начинает трястись от ярости. И за миллион лет не могла бы я поверить, что она способна на такое.
- Ты, идиотка-потаскушка, ты понимаешь, что ты дела-, ешь? Из-за тебя изуродовали Джима, и скоро ты сама попадешь в такую же историю! Или я, или Папочка! Что бы ты ни делала, это не вернет Драгоценную к жизни, ты этим даже справедливости не достигнешь, потому что справедливости вообще на свете нет! Ты что же - и этого не знаешь? Тебе с этими людьми не справиться. Все, что ты можешь, - это держаться от них подальше, а если случайно встретишься, то бежать куда глаза глядят, забыв все, что успела про них разузнать. А Иначе они сломают все, что у тебя осталось в жизни.
- Донна, ты.не понимаешь…
- Нет, это ты не понимаешь! Ты ничего не понимаешь в том, каков этот мир! Ты у нас считаешься умницей, а меня принимают за круглую дуру - серую и тупую. Бедная глупышка Донна! Но я знаю, ты не можешь сражаться с ними, не можешь их победить. Ты можешь только потерять еще больше, чем ты уже потеряла. А я не желаю терять ничего из того, что у меня осталось! И ты не имеешь права отнимать у меня это, Кэролл Энн. Обещай мне, обещай сейчас же, вот на этом месте, на могиле нашей Драгоценной, что ты бросишь все, что затеяла!
- Не могу.
- Нет, поклянись!
- Я сказала - не могу.
Мы смотрим друг на друга в свете почти уже умершего дня, и я знаю: никогда нам не понять наших чувств. Мы с самого рождения были слишком разными. Она живет в мире, где, если вас сильно ударят, вы подниметесь и пойдёте дальше. А я в этом мире не живу. И не хочу жить. И в этом-то и состоит разница между нами.
Первой ломается Донна.
- Ладно, Кэрол, - говорит она устало, видимо, даже не вникая в смысл своих слов. - Ладно.
- Мне очень жаль, - говорю я. И тоже не думаю этого. Больше мы не разговариваем. Солнце зашло, где-то под горой лает собака.
Я возвращаюсь в большой город и снова поступаю работать в свою фирму домашних услуг. Когда возможно, я работаю в две смены - одна смена в домах, вторая - в офисе.. Я так устаю, что не могу даже уснуть. Однажды ко мне приезжает Донна. Я кормлю ее ужином, веду ее в кино, а на следующий день она гравипоездом уезжает к себе. Все время она болтала, смеялась, обнимала меня. Мужчина из соседней квартиры смотрел на нее, как на звезду трехмерного кино.
Я живу по принципу: день-ночь, сутки прочь. Стараюсь ни о чем не думать. Ничего не жду. Даже не знаю, чего именно не жду. Дни темны, ночи бессонны.
А вот в стране все не так. Каждый день что-то случается. Подросток из Бодрствующих погибает в автомобильной аварии в Сиэтле. Врачи тщательно исследуют мертвое тело, особенно мозг. Они обнаруживают, что все ткани в прекрасном состоянии. Не просто в хорошем - ему ведь только семнадцать, - а в идеальном. У Бодрствующих ткани регенерируют. Бодрствующие не стареют. Неожиданный побочный эффект, говорят врачи.
В одном из округов штата Нью-Йорк принимается постановление, запрещающее включать Бодрствующих в состав присяжных. Говорится, что они нам «не равны».
Какой-то ученый в Иллинойсе публикует статью о воробьях, которым «привили» бессонницу. Обмен веществ у них получился такой, что они не успевают съесть столько, сколько необходимо для жизни. Они умирают, непрерывно кормясь, от голода.
Округ Поллукс в Пенсильвании принял закон, по которому Бодрствующим может быть отказано в праве найма квартиры. Они не спят слишком много, увеличивая тем самым расходы домовладельца на оплату услуг по ремонту и содержанию дома.
Какой-то институт в Бостоне доказал, что «бодрствующие» мыши не могут заражаться или быть источниками заражения многими опасными вирусами.
Проповедник, выступающий по телику, объявил Дженнифер Шарифи антихристом, посланным на Землю в качестве представителя абсолютного Зла перед наступлением Армагеддона.
«Нью-Йорк таймс» печатает передовую, содержание которой сводится к тому, что пора наконец успокоиться и прекратить вредную болтовню о Бодрствующих.
А в июле заключенные в тюрьме графства Коневанго убивают во время прогулки Тонн Индивида Они забивают его насмерть обрезком свинцовой трубы.
Я узнаю об этом из одиннадцатичасовых Новостей, когда пью пиво и убираю собственную квартиру. Мой терминал - стандартный настенный экран, обрамленный черной пластмассовой рамой. Кадров, показывающих смерть, нет.
«.. .обещано тщательное расследование этого происшествия, имевшего место в двенадцать часов двадцать минут по стандартному восточному времени. Генеральный Инспектор Исправительной Службы Нью-Йорка…»
Если им известно точное время «происшествия», то почему они его не предотвратили?
Я стою, уставясь на экран, со стаканом пива в одной руке и пыльной тряпкой - в другой. Красный огонек, означающий вызов, мигает на черной раме терминала. Эти дешевые системы «не умеют» делить экран, поэтому я нажимаю кнопку приема, и тут же весь экран занимает символ Убежища.
«Послание Кэрол Э. Бенсон, - говорит приятный компьютерный голос, - от Дженнифер Шарифи из «Убежища, Инк.», штат Нью-Йорк. Послание защищено по категории класс 1-А. Оно не может быть записано ни на одну систему и будет воспроизведено лишь один раз. Вот оно: «Арроуген» сейчас действует под названием «Маунтвью Бионетикс», Сарахела, Пенсильвания. Главный исследователь - доктор Тайлер Роберт Уэллс; 409 Харперскрест-лейн. Конец послания».
Экран опустел.
«Если бы Тони сейчас был здесь, он сказал бы вам, что Убежище предназначено для выживания, а не для мести». Теперь это уже не так.
Около получаса я вожусь с терминалом, но компьютерный голос был прав. Послание не записано. Не осталось никаких следов ни в моей системе, ни в других, более совершенных. Я единственная, слышавшая его.
Папочкино ружье оказывается там, где я его оставила, и в прежнем состоянии. И Папочка - тоже.
- Привет, Папочка!
Ему требуется время, чтобы сфокусировать взгляд.
- Кэрол Энн?
- Я самая.
- Рад видеть тебя. - Внезапно он улыбается, и я вдруг вижу его таким, каким он был когда-то, вижу его прежнюю живость и добродушие, но они тут же тонут в тяжелой сивушной вони. - Ты здесь? Надолго?
- Нет, - отвечаю я, - только до завтра.
- Тогда спокойной ночи. Спи крепко. Сейчас еще только семь вечера.
- Конечно, Папочка. И ты тоже.
- Нет, я еще посижу чуток. - Вот и умница, Папочка.
На следующее утро я ухожу в пять. Ружье разобрано и лежит в моей туристской сумке. На мне джинсы и прочные ботинки. В семь я уже в Колсвилле. Автобус на юг идет в восемь. Я выпиваю чашку кофе и просматриваю заголовки в киоске Новостей.
По делу Тони Индивидо подозреваемые не установлены. «Никто не проговорился», - заявляет начальник тюрьмы Коневанго (статья 1).
ФБР получило анонимный звонок насчет бомбы в Убежище (статья 2).
Смерть Индивидо - национальный позор страны (статья 3).
Сильнейший шторм на Юго-Востоке (статья 4).
Франция требует реформы Еврокредита (статья 5).
Ученые вывели геномедифицированную водоросль. Огромный потенциал для решения продовольственной проблемы, говорит лауреат Нобелевской премии (статья 6).
Я опускаю один кредит и нажимаю кнопку 6. Наружу выползает грязноватый оттиск, но времени читать его до отхода автобуса нет. Я сую листок в сумку и сплю всю дорогу до Сарахелы, Пенсильвания.