— Здравствуйте, мистер Сирльз, — сказал он. — Я слышал, что утром вы побывали у мистера Петтигрю?
Я ответил утвердительно.
— Что-нибудь показалось вам достойным внимания?
— Нет. Вы расследуете дело?
— Не расследовал — но теперь расследую.
— Что случилось?
— Видите ли, в аукционном доме «Сотбис» кто-то отрезал голову еще у одной мумии!
Я хорошо понимал, чего ждет от меня Гримсби.
— Где вы сейчас? — спросил я.
— В аукционном доме.
— Встретимся там через час. Я попытаюсь привезти Мориса Клау, если сумею его найти.
— Очень хорошо, — довольно отвечал Гримсби. — Дело будто создано для него.
Не теряя времени, я помчался в такси к тому опасному для здоровья месту, что именуется Старой лестницей в Уоппинге. У тупика, где обитает Клау, я велел шоферу ждать. Дрожащий свет газового фонаря близ неприглядного фасада лавки едва рассеивал туман. Поблизости шумела река. Где-то раздавалась пьяная песня. Старуха, похожая на театральную марионетку, скептически разглядывала стул красного дерева со сломанной спинкой — один из экспонатов, громоздившихся у заведения Мориса Клау.
Над единственной покупательницей навис неопрятно одетый человек, носу которого постоянно приходилось краснеть, стыдясь невоздержанности владельца. Это был Уильям, чью должность в заведении Клау я так и не смог уяснить; видимо, в периоды трезвости он играл роль продавца.
— Добрый вечер, — сказал я. — Дома ли мистер Морис Клау?
— Дома, сэр, — прохрипел пьяница. — Но он очень занят, сэр, так мне кажется, сэр.
— Скажите ему, что пришел мистер Сирльз.
— Слушаюсь, сэр, — сказал Уильям. Обернувшись к даме, он произнес:
— Вы уже со всех сторон облапали этот стул, мэм, так не хотите ли его наконец купить?
С этими словами Уильям растворился в темных недрах лавки; я последовал за ним и остановился у тускло освещенного прилавка.
— Морис Клау! Морис Клау! За тобой явился дьявол!
Так объявил о моем появлении невидимый попугай.
Неописуемые запахи зоопарка, смешиваясь с затхлыми ароматами заплесневелых книг и благовонием полусгнившей мебели, предприняли дружную атаку на мое обоняние; к ним присоединились безошибочные ароматические следы жизненной деятельности рептилий. Везде слышалось шуршание и царапанье, то и дело прерываемое чьим-то визгом. Затем раздался громоподобный голос Мориса Клау.
— Ах, мистер Сирльз — добрый вечер, мистер Сирльз! Мумия Петтигрю, я полагаю?
Он выдвинулся из тени — массивная фигура, готовая к путешествию: плащ с пелериной, бесцветная, по обыкновению растрепанная борода, высокий и желтый, как у китайца, лоб.
— Произошел второй случай, — сказал я. — В «Сотбис».
— Неужели? — с интересом переспросил Морис Клау. — Еще одна мумия казнена!
— Инспектор Гримсби попросил нас приехать.
Морис Клау нагнулся и извлек из-под прилавка свой коричневый котелок. Достав из котелка цилиндрический пузырек, он добавил к симфонии менее приятных запахов аромат вербены.
— Охлаждающий римский обычай, мистер Сирльз, — загромыхал он. — Так освежает, когда живешь с крысами. Итак, мистер Гримсби снова недоумевает? И мистер Гримсби желает, чтобы бедный старый дурак подержал лампу, пока он будет доставать из темноты свои почести! И почему бы и нет, мистер Сирльз, почему бы и нет? Его дело, мое удовольствие.
Он повысил голос:
— Изида! Изида!
В дрожащем свете газовой лампы, откуда-то из глубин кошмарного жилища, возникла Изида Клау — видение, казавшееся здесь гораздо более неуместным, чем модная французская картинка в каталоге торговца скобяным товаром. На ней было платье салатового цвета, совершенно гладкое и лишенное каких-либо украшений, что лишь подчеркивало его изысканный покрой. Платье было низко вырезано у шеи, и в той точке, где сходились линии декольте, висел на тонкой золотой цепочке большой изумруд. Ее смуглое прекрасное лицо способно было вдохновить художника, искавшего модель для образа царицы Савской, но шляпка из какой-то тонкой, просвечивающей черной ткани, так и говорившая о своем парижском происхождении, придавала ее облику сверхсовременный вид. Она одарила меня чудесной улыбкой.