– Меня не обидят – я не обижу! – сказал Биорк-Тумес.
– Тебя не обидят. Видели, каков ты. Дураков нет.
Опыт вагара диктовал обратное, но он промолчал.
– Все! – оборвал разговор Скон.– Быкам надо жрать. И тебе надо жрать. Набей брюхо и принимайся за работу. Живо, живо!
– У меня есть к тебе предложение, благородный Эрд,– сказал Начальник Гавани, когда светлорожденный вновь оказался в его доме.– Но прежде не соблаговолишь ли ты со мной отобедать?
– Почту за честь,– вежливо ответил светлорожденный.
На этот раз обед подали не на террасе, а внутри дома, в высоком, на два яруса, пиршественном зале. Потолка не было – вероятно, крыша была раздвижной. Сквозь шелковую сетку синело безоблачное небо. Высокие стены были расписаны фресками. Деревянные раскрашенные фигуры стояли рядом с большими окнами-арками. Посреди зала находился небольшой помост, крытый алым бархатом. Полукругом, рядом с помостом, располагался пиршественный стол, за которым могло поместиться человек сорок.
Впрочем, Шинон и Эрд обедали вдвоем.
Прислуживали им те же девушки, что и утром.
После третьей перемены в зал вошли четверо актеров в живописных одеждах и столько же музыкантов. Актеры поднялись на помост и без всякого энтузиазма принялись разыгрывать жанровые сценки. Две ситры, тростниковая флейта и барабан сопровождали их движения.
– Тебе не нравятся актеры? – спросил Шинон, поймав брезгливый взгляд Эрда, брошенный на подиум.
– Они двигаются, как больные волы,– сказал светлорожденный.– И пыла в них столько же.
– Да, они не слишком стараются,– сказал Шинон.– Обычно их зовут, чтобы соблюсти приличия. К чему стараться, если плата все равно останется прежней.
– Пожалуй, я мог бы подарить им пару серебряных монет,– произнес Эрд, глядя на трех мужчин и одну женщину. Закончив одну импровизацию, они еще не начали другой и просто толклись на помосте, пока музыканты наигрывали одни и те же пять тактов.– Я видел ваших кукольников,– продолжил светлорожденный.– Это очень недурно. Жаль, что в Конге нет настоящего театра.
– Театр есть при дворе Великого Ангана,– отозвался Шинон.– Но я пока не удостоился. Да и не уверен, что мне понравилось бы то, что нравится соххогоям[12]. Скажу тебе откровенно, светлейший: искусство Конга умирает. Наши скадды стары, певцы поют одни и те же баллады. Это огорчительно для понимающего человека.
– Однако, я слышал, не так давно в твоем Фаранге жил юноша, что мог бы потягаться с певцами Тайдуана,– заметил Эрд.
– Вряд ли, светлейший. Уж я бы знал.
– Думаю, ты знал,– предположил Эрд. Он не мог понять, действительно ли Шинон в неведении о пропавшем юноше или хочет скрыть это от него.– Его зовут Санти.
– Санти? – Начальник Гавани задумался.– Нет! – покачал он головой.
– Достойный Шинон, ты удивил меня,– сказал светлорожденный.– Санти! Мы уже вспоминали о нем сегодня. Он – сын Тилода, и он – тот, кого я ищу.
– Ой-май! – воскликнул Шинон.– Зеленоглазый Сантан! Ты удивил меня, светлорожденный! Тилод никогда не говорил, что сын его – поэт. И что, ты полагаешь, у него было будущее?
Эрд кивнул.
– Трижды прискорбно! – проговорил конгай.
Лицо его омрачилось, но потом он вспомнил, что должен развлекать гостя, и повернулся к актерам:
– Эй, бездельники! – произнес Шинон, не скрывая раздражения.– Вы слышали о Санти?
Те переглянулись. Было заметно, что они испуганы.
– Не трусить! – рявкнул Начальник Гавани.– Все знают, что Тилод был моим другом («Был»,– отметил Эрд.) А Тилод – его отец. Мой благородный гость говорит, что Санти – превосходный поэт. А значит, так оно и есть, потому что мой гость – светлорожденный Империи. Стыдно мне, что я узнаю об этом от того, кто лишь два дня назад ступил на землю Конга. Ну, знаете песни Санти?
Актеры молчали.
– Так,– тихо сказал Шинон.– Или вы развяжете сумы своего красноречия, или вас будут сечь плетьми, пока кожа ваша не раскиснет, как земля в сезон дождей!
Актеры переглянулись.
– Хорошо! – вдруг сказал один из них, худой черноволосый мужчина с горбатым носом и длинными беспокойными руками.– И пусть возможная кара падет только на меня! Я спою тебе песню, отважный Шинон. Санти подарил мне ее… Полмесяца назад. Слушай! Слушай и ты, светлейший, и знай: пусть у нас нет таких театров, как в Империи, но сердца наши не оскудели, как бы ни убеждал тебя этот моряк!
Шинон захохотал.
– Мне нравится твой язык, длинноволосый! Не бойся! Никто не накажет тебя за то, что ты выполнил мой приказ. Но учти: если песня будет плоха, ты уйдешь немым!
– Если она будет хороша,– вмешался Эрд,– награда будет достойной.
Актер внимательно посмотрел на аристократа.
– Жизнь – за жизнь! – неожиданно сказал он.
Ни Эрд, ни Начальник Гавани его не поняли.
– Начинай же! – приказал Шинон.
Актер стал на середину помоста, а его товарищи отступили в стороны. Сбросив с плеч алый плащ, он вывернул его наизнанку и вновь накинул на костлявые плечи. Теперь плащ был черным, как ночное небо. Запахнувшись в него так, что осталось на виду только узкое лицо, конгай медленно произнес:
Глухо заурчал барабан. Ему отозвались струнные. Словно зашумел длинный морской накат.
Черный плащ упал. Певец сделал несколько шагов – до самого края помоста. И так стоял, раскачиваясь, запрокинув вверх голову, казалось,– вот-вот сорвется. Крылья волос падали на его худые плечи и тоже раскачивались в такт его движениям.
12
Соххогои – правящая раса Конга. И внешностью, и привычками они настолько же отличаются от конгаев, насколько кугурр отличается от домашнего парда. Некогда конгаи поклонялись соххогоям, как божествам, и приносили им обильные кровавые жертвы. Впоследствии, когда Конг и его северный сосед Хурида были захвачены Империей, «божественность» соххогоев была подвергнута сомнению. Но земли соххогоев по-прежнему принадлежали им, и, когда войска Империи покинули Конг, соххогои вернули себе и власть. Впрочем, только ту власть, которой хотели обладать соххогои. Преклонение перед соххогоями ушло из сердец конгаев, остался только панический страх.