– И что?
«А то, что в давние времена, когда из всего рода драконов был лишь Он один, – к чему было Ему имя? Он – просто Дракон, старейший из всех, и в имени не нуждается».
– Так что же нам делать, чтобы защититься от него?
«Не будите Его. Он старше, чем гора, и вы скорее сроете гору, чем отщипнете хоть одну из его чешуек. Карл Куллинан?»
– Да?
«Я оказал тебе услугу, так? Принесешь мне овцу сейчас или оказывать вторую?»
– Звучит похоже на угрозу. А я угроз не люблю, Эллегон.
«Что ж, ладно. – Эллегон мысленно вздохнул – Тогда я одарю тебя пониманием».
– Понимаем че…
Вселенная раскололась.
Она была хорошей еврейской девочкой пятнадцати лет. Во всяком случае, такой ей полагалось быть. Но она не всегда была такой, какой ей полагалось быть, – как и не всегда поступала так, как ей поступать полагалось. Отдавалась в темноте Джонатану Долану, раздевалась и…
«Хватит? Или ты действительно хочешь понять Дорию?»
– Ты посвящаешь меня в ее воспоминания? Зачем?
«Чтобы ты понял».
– Нет, пого…
И, само собой, папочке она ничего сказать не могла. Он звал ее своей Единственной, а мамочка думала – она еще девственница. Таково было одно из правил: об этом не говорят. Но дело было не только в задержке, возникло это жжение, и чертов Джонни Долан трепался всюду, что свою гонорею он подцепил от нее. А это было неправдой. Он был первым и – тогда – единственным.
И это вовсе не было удовольствием. Просто липкая грязь. Он врал. Все врали. Никакое это не удовольствие.
«Ты по-прежнему не понимаешь».
Но рассказывать никому нельзя. Кроме того, может, это и не то самое. Может, если не думать об этом, все и пройдет.
«Думаю, еще немного не повредит».
– Девочка очень больна, мистер Перлштейн, но если повезет, лихорадка и жар скоро пройдут.
Она лежит, задыхаясь, под пластиком, и не может больше вырывать трубки из носа и рук – врачи привязали ее.
– Но это не может быть гонорея. Не у моей малышки…
– Знаете, мистер Перлштейн, даже говорить с вами противно.
– Доктор, я…
– Если б ей было с кем поделиться – если б она считала возможным поделиться хоть с кем-то… если б хотя бы один паршивый человечишко выслушал ее – возможно, она не лежала бы сейчас здесь. Мы легко вылечили бы ее, приди она тогда. Прежде.
– Прежде?..
– Прежде чем болезнь перешла в обширную тазовую инфекцию, которая оставит ее бесплодной – если вообще не убьет.
– Бесплодной? Моя малышка…
– Бесплодной. Неспособной зачать. Никогда. И это – если нам повезет… Сестра! – Холодная рука касается ее лба. – Измеряйте температуру и давление каждые пять минут. Если в течении часа температура не начнет падать…
«И еще кое-что – напоследок».
И я думаю, это теперь не важно, а кроме того, в некоторых смыслах так даже удобнее, потому что никто теперь не станет беспокоиться, что Дория Перлштейн понесла от него, а значит, любая медаль имеет оборотную сторону, так что теперь я могу заполучить любого парня, которого захочу, правда, они обращаются со мной так, будто я пущенная по кругу сигарета, но это не имеет значения, потому что иного я не заслуживаю, потомучтопотомучтопотомучто…
«Довольно».
– Карл, что с тобой?
– Мне все равно, что он скажет, Уолтер, – его надо увести отсюда.
Карл разлепил веки. Над ним с участливо-озабоченным видом склонились Дория и Уолтер.
– Все в порядке, – выдавил он, совершенно не удивившись, что голос его звучит, как карканье ворона. – Помогите встать.
– Что он с тобой сделал? – спросила Дория. – Тебе опять было плохо. Это…
– Ш-ш-ш. Понимание, да?
«Понимание. Оно не всегда дается легко, Карл Куллинан. Это даже я знаю».
– Она не знает?
«Нет, конечно же, нет. Зачем причинять боль…»
– Несколько минут назад ты убил бы нас. Если б добрался.
«Это совершенно другое дело. Разве нет?»
– Совершенно другое.
«Теперь ты принесешь мне овцу?»
Карл медленно подошел к ограде и взглянул на дракона.
– Вы двое – постерегите. Мне надо заплатить долг.
– Что ты собираешься…
– Ш-ш-ш.
«Значит, я получу овцу!»
– Нет.
Воин снял сандалии и шнурками привязал ножны за спину.
«Нет? Тогда ты такой же, как все, ты…»
– Ш-ш-ш. Просто чуток подожди.
Карл Куллинан отдает долги. Таковы его принципы. Даже если платить приходится за то, что перед ним открыли форточку в разум Дории и ткнули носом туда, куда он заглядывать не хотел…
Подумать только, что я обращался с ней, как…
«Ты не знал. Что это ты делаешь?»
Карл перелез через ограждение. Отлично – скала под ним вся в трещинах и выбоинах: будет за что цепляться и куда встать. Однажды летом я подзанялся альпинизмом… Эй! А почему ты спрашиваешь? Ты ведь, кажется, можешь читать мои мысли, даже если я их не осознал.