– Станция, я Город, слышу вас, прием…
Словно отделяя прошлое от будущего, то, что она уже знала, от того, что еще только предстояло узнать, щелкнул тумблер переключения режима, и в уши ударил, опережая новое сердечное сокращение, успевший стать таким родным голос:
– Станция на связи. Обира, ты? Прием… Щелчок. «Я». Щелчок.
– Обира, девочка, у меня очень мало времени. Слушай внимательно и, главное, не спорь. Отвечай кратко, только «да» или «нет» – и, может быть, у нас останется несколько лишних минут. Слушай, если ты отключишь щит вокруг станции прямо сейчас, до того, как мы отсюда уйдем, – возникнет временной парадокс, правильно? Прием…
Щелчок («Что он задумал, что он хочет сделать? Неужели?!»). «Да». Щелчок.
– И станция погибнет, так? Она разрушится, потому что на ней будут находиться люди из двух разных времен, верно? Прием…
Щелчок («Пусть я ошибаюсь, пусть там останется не он сам!»). «Да». Щелчок.
– Хорошо. Тогда слушай дальше. Только не спорь, прошу тебя, пожалуйста, девочка, не спорь. Сейчас ты откроешь портал и заберешь отсюда людей. Останемся мы с капитаном Зельцем. Как только они уйдут, отключай щит – в общем, ты сама знаешь, что сделать. Поняла? Прием…
Щелчок («Сердце, кажется, вовсе перестало биться… Да, он прав, это можно сделать. Даже странно, что такое простое решение не пришло в голову раньше. Это же так элементарно – два временных слоя слиты воедино в пределах окружающего станцию временного экрана. Отключи его – и разделяющие два эти времени годы уничтожат станцию… и всех оставшихся на ее борту. И конечно, остаться должен именно командир – в такой ситуации он не вправе приказывать. Это дело чести. Офицерской чести. Чести ее Саши…»). «Я поняла, Саша. Я сделаю это. Портал будет открыт через две минуты пятьдесят секунд». Щелчок.
– Спасибо, милая. Я рад, что ты все поняла. Прости меня, но я, кажется, не смогу выполнить своего обещания и вернуться к тебе… Прости… Я не могу поступить иначе, никак не могу – надеюсь, ты поймешь почему. Есть вещи, поступки, которые можем выполнить только мы. Должны выполнить, понимаешь? Это мой долг – и как офицера, и как человека, и как мужчины. Капитан Зельц думает так же. И… – Голос потонул в сумасшедшем грохоте выстрелов. – Ну вот и все, опять началось. Полезли, твари… Прием…
Щелчок («Как бы не так, Саша, как бы не так. Я вытащу тебя оттуда, живого или мертвого – но вытащу! Я слишком долго тебя ждала, чтобы вот так потерять, ясно?»). «Слушай внимательно, Саша, теперь слушай ты. Я все сделаю, как ты сказал, но постараюсь забрать и вас с Зельцем. Я уже все обдумала не хватит энергии на то, чтобы продержать портал открытым до момента, когда парадокс станет необратимым. И тогда я заберу вас обоих. У меня нет времени на расчеты, но, надеюсь, все получится именно так. Запомни: когда исчезнет щит, вам с Зельцем надо будет постоянно находиться рядом, держаться друг за друга – иначе парадоксальные силы противодействия… Впрочем, ладно, нет времени объяснять. Короче, я думаю, ты понял». Щелчок.
– Я понял, милая (грохот близкой автоматной очереди и чуть запыхавшийся голос майора продолжает), понял. Не думаю, что у тебя получится, но попробуй. Все, больше не могу говорить, эти твари взбесились окончательно (выстрелы, рокочущий раскат взрыва, крики). Прощай, милая! Я люблю тебя! Прием…
Щелчок. Холодный пластик скользнул по мокрой щеке. «И я люблю тебя». Щелчок. Тишина. Ключ отдал всю свою энергию, радиостанция мертва. Щелчок… Еще один… И еще…
Хранительница еще несколько мгновений смотрела на замолчавшую рацию в своей руке – и вдруг, словно опомнившись, рванулась к приборам. За оставшиеся секунды ей предстояло еще слишком многое успеть. Слишком многое. Например, спасти Землю… и своего любимого… Сверкнул в волосах серебристый обруч, тонкие пальцы коснулись клавиш на панели одного из приборов – пусть только он продержится еще немного, а уж она не подведет. У него свой бой, у нее – свой, но войну они выиграют вместе. Смахнув предательские слезы, Обира начала работать…
* * *
– Молодец, Сашка, – тихонько шепнул генерал, отключая РДС, – я знал, что ты найдешь выход. Ты ведь никогда не проигрывал, никогда и нигде. Молодец. Прощай, майор…
Юрий Сергеевич замолчал, молчали и остальные – в такой момент все разговоры ни к чему. Все ясно и так – точки над «i» расставлены, роли – кому жить, а кому умереть – распределены… К чему еще какие –то слова?
Стараясь не встречаться взглядом ни с кем из своих бойцов, генерал поднял бинокль и с удвоенным усердием принялся обозревать знакомую до боли панораму окружающей пустыни. Больше ему теперь все равно ничего не оставалось делать. Только ждать…
* * *
Отряд выполнил приказ майора, не подпустив к нему ни одну из атакующих тварей. Увы, это стоило ему еще двух жизней – последнего из зельцевских солдат и бросившегося ему на помощь Глаза: сказался недостаток боекомплекта. Люди уже не могли встретить нападавших массированным заградительным огнем, а прицельная стрельба больше не приносила желанного результата. Конечно, и твари дорого заплатили за свой успех – четыре или пять из них остались лежать на подступах к обороняемому участку, однако воскресить погибших товарищей это не могло…
Последнее из атаковавших отряд майора существ уничтожила, сама того не зная, Обира – сфокусированный ею портал открылся на пути прыгнувшей твари и попросту разметал посторонний объект на разрозненные молекулы. Еще один отчаянный, на пределе возможностей бой закончился в пользу людей, но это был еще не конец: из глубины заброшенных коридоров уже приближался совершенно иной враг – бестелесный, не облеченный ни в одну из привычных форм, не способный размышлять… Враг, против которого бесполезно самое совершенное оружие и самые изощренные боевые навыки, враг, убивающий одним только своим присутствием… Враг, имя которому – вакуум, великое космическое Ничто…
Воздух стремительно покидал агонизирующую станцию. Вырываясь через раскрытые шлюзы, он мгновенно замерзал, окружая искусственную планету хрупкой ледяной оболочкой, удерживаемой силами притяжения, – казалось, боевая станция вдруг обрела собственную атмосферу. В многокилометровых коридорах, впервые за миллион лет, господствовал порожденный разностью давлений ветер – самый настоящий ветер, не имеющий ничего общего с работой обычных вентиляционных систем…
Воздух в гигантской оранжерее тоже пришел в движение, будто стремясь как можно скорее покинуть это надоевшее ему место, освободиться от намертво въевшегося в его эфемерную плоть порохового дыма и резко пахнущей какой-то чужой химией гари…
Дождавшись, пока окно входа засветится ровным жемчужным светом, майор отдал свой последний приказ…
Окунь, которому предстояло первому шагнуть в зыбкое телепортационное ничто, пожалуй, впервые в жизни отказался подчиниться командиру:
– Ты не прав, Саша. – Глубоко посаженные, покрасневшие от усталости и дыма глаза в упор смотрели на майора. – Почему именно ты? Давай я останусь, а? Прошу тебя, Сашка, разреши мне… – О серьезности намерений старлея говорило уже то, что он даже не добавил к сказанному своего обычного «чистое здоровье». – А, командир?
– Нет, Андрюша, извини – нет! – твердо ответил майор. – Это моя идея, и выполнить ее должен тоже я…
– Да что вы спорите? И так ясно – остаться надо мне! – морщась от боли в раненой руке (последний «привет» от подобравшейся слишком близко твари – теперь уже, конечно, дохлой), встрял в разговор Анаболик. – Тебя, командир, Обирка ждет, а мне с такой рукой (тут он слегка преувеличивал – ничего особенно страшного с его кистью не случилось – так, небольшая рваная рана да, возможно, пара сломанных пальцев) все одно в спецназе делать нечего. Я и останусь…
Московенко нашел в себе силы улыбнуться и, обняв обоих друзей за плечи, сильно прижал к себе:
– Спасибо, мужики, но приказы не обсуждаются. А это именно приказ, ясно? Так что – кыш отсюда, мелочь пузатая! И давайте без долгих прощаний, о’кей? Времени нет…