В ней Одилия заявляла, что подобное любопытство очень неосторожно и может привести к неприятным последствиям. Она отчитывала Ровену за ребячество и напоминала ей, что не раз просила ее остановиться и найти себе более достойное занятие. Одилия писала, что не хотела бы очутиться в глазах герцога провинциальной простушкой и, так как она помолвлена с уважаемым человеком, то не хотела бы лишний раз ставить свою честь под угрозу. Она настаивала на том, чтобы Ровена успокоилась, одумалась или же в этом случае Одилия вменяла себе в долг сообщить обо всем Виктору. В очередной раз она приводила в пример бедную Софию из «Векфильдского священника», словно она одна несла весь груз всех обманутых девушек на свете и могла бы хоть как-то повлиять и на Ровену.
“Пусть вам станет стыдно, дорогая моя, — писала Одилия в конце письма, — и вы, в конце концов, возьметесь за ум. Но прошу не думать, будто я угрожаю вам или предаю вас. Вовсе нет, я действую из самых лучших побуждений как ваша дрожайшая подруга. Подумайте о том, что у вас есть прекрасная возможность выйти замуж за человека из достойной семьи и обратите свои взоры в ту сторону итд итп. “
Ровена, удивленная и раздосадованная, отложила письмо в сторону. Ей вдруг снова стало стыдно за свои странные, ничем не обоснованные устремления. Но почему-то ей в голову даже и не приходила мысль о необходимости подумать здесь и о Викторе, и о своем возможном замужестве, на которое ей намекали все, кому только было до того дело. Конечно, тот факт, что Одилия грозилась рассказать обо всем Виктору рассердил и испугал Ровену, но на большее ее мыслей не хватило.
Ровена сложила руки на коленях и задумчиво уставилась в окно. Вскоре в дверь постучали.
— Кто там? — откликнулась Ровена.
— Это я миледи, — в комнату вошла горничная, — прошу прощения, что беспокою вас, но к вам пришли.
— Ко мне? — удивилась Ровена. Она никого не ждала, а Виктор, если и приходил, то всегда уведомлял заранее о своем приходе. — Но кто же это в такой странный час?
— Это господин Уорвик. Он очень просит увидеть вас. Мне кажется, что-то случилось, у него болезненный вид, миледи.
Ровена подскочила, испуганно раскрыв глаза и засуетилась. Горничная подоспела тут как тут, чтобы помочь своей госпоже побыстрее привести себя в порядок.
Через несколько минут она уже бежала вниз по лестнице в гостиную, где ее ждал юноша.
Он сидел, теребя в руках шляпу, но при появлении Ровены вдруг резко поднялся, устремив на ту встревоженный взор. Ровена смотрела на него во все глаза, стараясь прочесть по его лицу тревожные вести.
Однако в гостиной находилась так же тетушка, любившая подремать здесь время от времени. Она разговаривала о чем-то с Виктором, когда Ровена спустилась вниз.
Она было открыла рот, чтобы осведомиться о цели его визита, но он начал первый и совершенно издалека, что сбило Ровену с толку.
Он спросил как ее дела, хорошо ли она себя чувствует, как прошел вечер у матушки Одилии и весело ли там было. Однако Виктор старался уложить свою речь в односложные фразы. Было видно, что он вымучивает из себя предметы для разговора. Так же односложно он отвечал на вопросы тетушки. Ровена ерзала на месте, не сводя с него взгляд и не понимая, что происходит. Тот тоже был довольно бледен, нервничал. В конце концов тетушка Элизабет смекнула, что причиной подобного дискомфорта является ее персона и, найдя достойный предлог, она предпочла удалиться только лишь с тем, чтобы закрыв за собой дверь, прильнуть к ней ухом.
— Что вас привело ко мне в такой час, мой дорогой друг? — спросила шепотом Ровена, — Что-то случилось?
— О, Ровена, как хорошо, что мы, наконец, можем быть одни! Я никак не решался заговорить при вашей тетушке…
Ровена уставилась на юношу непонимающим взором и повторила свой вопрос.
Виктор поднялся и заходил по комнате, стараясь начать свою речь.
— Дело в том, что моя матушка объявила о том сильных мигренях, которые начались у нее из-за здешнего климата…. Ей-богу не пойму как может воздух этого графства отличаться от соседнего! — Виктор в негодовании всплеснул рукам. — Но она заявляет, что может, понимаете ли. Матушка хочет вернуться домой, ей здесь надоело….
Виктор запнулся, все еще расхаживая по комнате, время от времени теребя свою шляпу. Ровена сама так испереживалась, что не смогла усидеть на месте и тоже встала, пытливо следя взглядом за Виктором.
— И что? Она смертельно больна? — выдохнула Ровена.
— У меня ужасная весть, Ровена… Она хочет, чтобы я сопровождал ее. Мне придется уехать на две недели.
Ровена хлопала глазами, стараясь понять следующее: либо она что-то упустила, либо ничего страшного не происходит.
— Но...она так сильно больна?
— Ах, боже мой, нет! Но мне придется уехать.
— И это все? — непонимающе осведомилась Ровена у Виктора.
— Как все?! Разве вас это не пугает? Это же невыносимо…
Воцарилась пауза. Тут девушка облегченно всплеснула руками и даже позволила себе улыбнуться, расслабленно плюхнувшись в кресло.
— Боже мой, ну что здесь может быть ужасного? Вы напугали меня… я уж думала, что кто-то собирается умереть.
Виктор, в это время устремив свой взгляд в пол вдруг метнул на Ровену такой обжигающий взор, что та невольно вздрогнула и лицо ее тут же снова обратилось в знак вопроса.
— Но почему вы так запросто рассуждаете?!
Ровена затрепетала, подумав, что скорее всего она ничего не понимает и кажется только что оскорбила чувства заботливого сына.
Она замялась, теребя край платья.
— Простите… простите ради бога. Я вовсе не хотела вас ранить и скорее всего неправильно вас поняла. Конечно же, здоровье вашей матушки очень важно для вас, я понимаю… Вы полагаете своим долгом беспокоиться о ней и это очень правильно. Как я могла усомниться в вас, не понимаю. И как примерный сын вы желаете сопровождать ее в поездке…
— Но я вовсе не желаю этого!
— Как не желаете? Тогда я ничего не понимаю. Разве она не больна?
Виктор начал терять терпение.
— Дело не в этом, а в том, что мне нужно уехать на две недели. Это такой долгий срок.
Ровена смотрела на юношу, боясь произнеси лишнее слово и вообще совершенно не понимала с какой фразы лучше начать свою речь так, чтобы снова не вызвать бурю эмоций на свою голову. В конце концов она осмелилась заговорить, произнося слова с той осторожностью, с какой обычно обращаются с больными людьми.
— Но...но это всего две недели, мой дорогой друг. Вы даже и не заметите, как они пролетят и мы снова окажемся вместе. Вот увидите, все сложится самым наилучшим образом.
На лице юноши появилась легкая тень страдания.
— Всего лишь? Но разве у вас не екает сердце от такого срока?
Ровена задержала дыхание, все еще пребывая в растерянности и продолжила свою речь все с той же осторожностью, что и ранее:
— Ну… как вам сказать...а почему оно может екнуть?
— Значит, вы будете проводить без меня свои дни как ранее? И найдете, чем занять свой досуг? Займетесь живописью в одиночестве, как ни в чем не бывало?
— Ах, боже мой, Виктор, конечно же мне будет не хватать вас. Вы — мой драгоценный друг, и я заверяю вас в моей самой искренней дружбе. Поверьте мне, я буду с нетерпением ждать вашего возвращения!
— Если бы вы знали, как мне будет не хватать наших встреч… Я так привык к ним, и они доставляют мне истинное удовольствие.
Он вдруг смолк, А Ровена зарделась. В комнате воцарилось неловкое молчание.
— Простите меня, я вовсе не хотела, чтобы вы впадали в такую зависимость от наших встреч. — наивно вымолвила девушка. — Наверное будучи у себя дома, вы не будете теперь знать чем занять свои дни… Но… но если желаете, я могла бы писать вам иногда. Может быть мои письма могли бы немного сгладить дистанцию и вашу скуку.
Виктор, казалось, только этого и ждал, стараясь навести свою пассию на эту мысль. Едва дослушав ее фразу до конца, он весь просиял и бросился к ней, взяв ее руки.
— О, вы даже не представляете насколько осчастливите меня тем самым! Так мы хотя бы сможем делать вид, как будто вовсе не расставались.