Он встал к ней боком и оградил ее от давящей со всех сторон публики так, чтобы она смогла пройти, не портя себе наряд.
Действительно, толпа через пару шагов резко кончилась и перед ними открылось огромное свободное пространство балкона и звездное небо над головами.
— Благодарю вас, было очень любезно помочь мне проделать остаток этого непростого пути.
— Не стоит, я и сам сюда направлялся. В зале сделалось слишком жарко.
Тут воцарилась пауза. Ровена удивленно приподняла брови на слова герцога, подумав насколько действительность расходится с его словами. Не смотря на то, что ему сделалось душно в зале, руки его хранили ледяной холод. Возможно у него были проблемы с кровообращением. Но девушка, открыв было рот, чтобы заметить ему эту странность, решила в последний момент сохранить мудрое молчание. Так как ей показалось, что, во-первых, это не ее дело, а во-вторых, герцог, скорее всего, не захочет обсуждать с ней свое здоровье.
Так же она то и дело робела. Возможно сейчас герцог захочет побыть один и возможно ей следовало бы попрощаться с ним — такие мысли крутились в ее голове в данный момент.
Она не знала как лучше бы было себя повести и подбирала в голове фразы. Но к ее облегчению он заговорил первый.
— Итак, могу я поинтересоваться, что привело вас сюда? Только ли духота?
Кстати, мне очень жаль, что вам придется услышать об этом из моих уст, так как обычно я стараюсь делать только комплименты, но кажется, у меня нет выбора.
С фразой герцога выражение лица девушки делалось все более испуганным.
Герцог выдержал театральную паузу, пока бедняжка терялась в догадках, что он ей выдаст на этот раз.
— На вашей кружевной накидке появилась большая затяжка.
— Ах, боже мой, но где же? — Ровена принялась осматривать свои плечи, стараясь заглянуть на спину. — Тетушка на мне живого места не оставит за неосторожность.
— Вот затяжка. — показал герцог на длинную шелковую нить, выходившую на уровне плеча — Ее надо спрятать, иначе ваша накидка рискует быть безнадежно испорченной.
Я вижу, у вас талант уметь портить свой туалет.
Ровена вскинула вопросительный взор на герцога, стараясь понять упрек это или шутка, так как она подметила, что он видимо очень любит использовать свой статус, чтобы говорить все, что ему вздумается вполне безнаказанно. На лице мужчины не дрогнул ни один мускул, оно выражало совершенное бесстрастие. В конце концов, это было не так важно, так как в ней вдруг взыграло негодование.
— Вовсе нет! Вы же сами видели сколько там народу! — выпалила она.
— Так что вас привело на балкон? — сменил герцог тему — Не боитесь ли вы пропустить такую прекрасную возможность услышать местного виртуоза? Как вы находите его?
Ровена, замешкавшись, подумала, что если она скажет правду, то может показаться невеждой, совсем не разбирающейся в музыке. И раз большая часть общества поет тому дифирамбы, то и ей не следовало бы выделяться новизной мнения.
— Он очень даже недурен. Его техника прекрасно отточена. Даже один мой знакомый как-то раз услышал “Дьявольские трели” Тартини в исполнении господина Олдриджа и был поражен.
— Так значит, он вам все-таки понравился? — не унимался герцог, не сводя темных гипнотических глаз с лица Ровены, которые проникали в самую ее душу.
Та зарделась, начав корить себя за то, что имела тенденцию сохранять свое мнение при любых обстоятельствах, не желая потворствовать вкусу общества и его привычкам, но тут пошла наперекор себе и своим убеждениям, сказав неправду, из-за чего чувствовала себя крайне глупо.
— Если честно, мне более по нраву деревенские мелодии, исполненные с душой и наполненные глубочайшим смыслом. Хоть они и просты, но в них есть свое очарование, присущее простоте и широте крестьянской души. Но верно, что из-за частых ошибок и недостатка техники, их мелодии у некоторых ценителей музыки могут вызывать головную боль.
Ровена запнулась, чувствуя на себе всю тяжесть взгляда герцога. Тот, как на зло, молчал. Неизвестно, какие мысли бродили в его голове и что он теперь думал о девушке из знатной семьи, которая предпочитает деревенские мотивы виртуозности вышколенных мастеров.
— Так значит, вам не понравилось? — приподняв одну бровь вновь осведомился он.
Ровена набрала в легкие воздуха, теребя свой веер от волнения.
— Не то чтобы не понравилось, он силен с технической стороны….
— Вы только что сказали мне, что предпочитаете простоту деревенских мотивов, техничности мастера. Соответственно я делаю вывод, что именно по этой причине вы и оказались на балконе? А значит, вам не понравилось, верно?
—Ну…. в общем-то вы правы. — совсем тихо вымолвила Ровена — Вы, наверное считаете, что у меня нет вкуса, но это вовсе не так. Просто….
— Успокойтесь и прекратите оправдываться. К тому же в этом нет никакой надобности, так как я полностью с вами согласен.
Ровена от неожиданности заявления задержала воздух, вскинув на Франца загоревшиеся радостью глаза. С сердца ее тут же свалился огромный груз напряжения.
— Правда?! Так значит, вы думаете так же, как и я? Кто бы мог подумать! Какое счастье! Значит, вы не находите мой вкус плохим?
— Не нахожу, вы можете быть спокойны.
Ровена, вдруг погрузившись в детскую радость, тут же осадила себя, желая выглядеть в глазах этого господина как подобает девушке ее статуса и возраста.
— Надо же, так значит у вас не только глубокие философские познания, но и хороший музыкальный вкус.
— Какие философские познания?
— Вы уже забыли игру в слова у мадам Уитклиф?
— Ах, это. Разве мои рассуждения можно назвать философией? Я не придала им такого смысла и мне очень жаль, что тогда я забрала ветвь первенства у мадам де Бриссак. Мне было очень неудобно перед ней, я вовсе и не думала так делать….Если бы я могла...
— Вы не забрали у нее ветвь первенства, — встрял в речь герцог, — но получили ее по праву и по общественному решению, а это важный момент.
Хотел бы посоветовать вам одну вещь. У вас есть дар глубоко и тонко чувствовать этот мир и вам стоит гордиться этим, а не прятать его от общества. Потому что немногие счастливчики могут им похвастаться, а те, кто может как правило уже стали великими философами.
Ровена, то и дело смущаясь, опустила взор вниз и лишь только герцог закончил, она посмотрела на него с такой искренней благодарностью, что теперь ему стало неловко от ее взгляда, но виду он совершенно не подал.
Напротив, чтобы избежать неловкой ситуации, он поспешил сообщить ей, что намерен теперь уже покинуть мероприятие и спросил, не желает ли она, чтобы он помог ей пробраться через толпу к ее месту. Она ответила, что предпочитает остаться на балконе в ожидании окончания концерта. С тем, герцог и откланялся, оставив девушку одну со своими мыслями и переживаниями. Сердце ее трепетало, словно птичка в тесной клетке, рвясь на волю из тисков железных прутьев. Грудь ее вздымалась от волнения. И она не знала, что ее так взбудоражило, не то ли откровение герцога, не то ли сама его персона.
Остаток времени она разглядывала свою накидку, рассуждая о том, как могла бы ее теперь починить.
Вскоре концерт окончился, вызвав бурные аплодисменты. Публика начала потихоньку расходиться. Ровена юркнула в зал с той легкостью и весельем, которые не могли не иметь под собой причину. А когда она оказалась рядом со своей тетушкой, то никак не могла сдержать счастливой улыбки, что заметила тетушка и сопроводила своим комментарием:
— Неужели свежий воздух может произвести такой глубокий эффект на настроение, нежели чем музыка прекрасного господина Олдриджа, милая моя?
Ровена решила промолчать о том, что наткнулась в толпе на герцога фон Ламберга, сохранив таинство их встречи для своего сердца. Она провела остаток вечера где-то высоко на небесах, совершенно не заботясь о том, что не принимает участия в общем разговоре, не высказывает своего мнения и не ждет, чтобы у нее его спросили.