Я старалась не улыбаться в ответ, но не смогла, часть тревоги испарилась.
- Почти по одному на каждого.
- Все так плохо?
- Все плохо, - сказала я, улыбка угасла, узел в сердце вернулся и затянулся сильнее. – Големы напали на Хагу прошлой ночью и разрушили там храмы. Убили четыреста людей.
Его рот открылся, но он ничего не сказал, ждал, когда я продолжу.
- Совет думает, что дальше он пойдет в Шаргат. Он не далеко отсюда. Около пятидесяти миль. Это признано войной, - я глубоко вдохнула. – Они закрыли границу.
Сайлас кивнул, задумчиво пожевал губу и сказал:
- Рано или поздно это случилось бы.
- Уже скоро, видимо.
Его губы превратились в линию, он осторожно спросил:
- А что насчет Лифа?
Я покачала головой, невольно посмотрев в сторону леса. Я не верила, что Лиф мертв. Я знала, что это не так. Но я не хотела говорить об этом с Сайласом. Он знал, что Лиф был в Лормере, что он не вернулся. Он говорил о нем осторожно, значит, был настроен не так оптимистично, как я. Нам не нужно было говорить об этом.
Я огляделась и вытащила из плаща флакон вытяжки из болиголова.
- Вот. Я хотела занести тебе домой, но тебя там не было, - сказала я.
- Это уже не моя хижина. Мне снова пришлось переехать, - сказал он. – Теперь я в той, что у старого хлева. Боги знают, надолго ли.
Он протянул руку в перчатке, и я бросила флакон на его ладонь, глядя, как его пальцы сжимаются, пряча склянку. Флакон исчез в складках его накидки, вместо него появились золотые монеты. Я протянула руку, и он высыпал монеты. Мы не касались. Мы с Сайласом не касались даже так, когда передавали монеты и флакон.
- Спасибо, - он кивнул и огляделся.
Он опустил капюшон еще ниже и собрался уходить, а я выпалила:
- Что-нибудь еще нужно?
Он покачал головой, поджав губы.
- Нет, спасибо. С закрытием границы ситуация должна измениться.
Сайлас несколько раз озвучивал мне заказы за последние несколько месяцев, и просьбы варьировались от невинных лекарств до убийственных ядов. Я записывала каждый заказ в журнал аптекаря: что это было, сколько, цену. Он платил три золотых флорина за незаконные, четыре серебряных цента за остальное. Я не знала, что он с ними делает, он мне не рассказывал, как и о том, откуда он берет деньги, чтобы платить за них. Он, честно говоря, ничего не рассказывал мне. Я задавала вопросы, пыталась обхитрить его. Он всегда качал головой, поджимал губы, улыбался и просил не спрашивать, чтобы не слушать ложь.
Я делала вид, что меня это не расстраивает.
- Тебе стоит уходить, - напомнила я ему. – Собрание почти закончилось. Было опасно сюда приходить.
- У меня не было выбора, Эррин. Я тебе говорил, мне нужно перемещаться, и ты не узнала бы, где я, если бы я не пришел, - он улыбнулся. – Не бойся, я осторожен, как и всегда. И мне нужно узнать, о чем было собрание.
- А если бы я не ушла раньше?
Его улыбка пропала.
- Пришлось бы как-то объясняться.
Его тон звучал равнодушно, но тело выдавало его. Он был напряжен, словно змея перед броском, перед побегом. Он нервничал, ведь был тут, был открыт, несмотря на его слова, и я ощущала опасный трепет от того, что могла так его читать. Три месяца я рассказывала ему понемногу о себе: о смерти отца, о желании Лифа поддержать нас, о его исчезновении, о своей работе аптекарем, обо всем, кроме состояния матери. Я надеялась, что и он начнет отвечать. Я думала, что секрет заставит его выдать секрет, история – историю. Но он слушал меня, кивал, словно я это была исповедь, уголки его рта то приподнимались, то опускались, зависело от рассказа. Он не комментировал, не судил, лишь слушал и впитывал, не выдавая мне ничего о себе в ответ.
Но я поняла, что многое можно узнать без слов. Но и это было сложно. Он был мне другом, и, насколько я знала, меня он тоже считал другом, но я не знала, как он выглядит под капюшоном. Это звучало странно. Конечно, как можно кого-то звать другом, знать так долго, но не видеть? А я не видела его лица. Я не знала, какого цвета его глаза или волосы. Я знала его губы, его подбородок, его зубы. Как-то раз я видела кончик его носа, когда он откинул голову, смеясь. И все. С нашей первой встречи до этого дня он был всегда в капюшоне, перчатках и накидке, никогда не снимал их, даже не сдвигал, даже если был внутри здания. Когда я спросила у него причину, он сказал, что так безопаснее. Для нас обоих. И попросил не задавать таких вопросов.
Загадочные парни в реальности не так приятны, как в сказках.
Очевидной причиной было то, что он уродлив, как-то искажен. Но то, как он нес себя, заставляло меня думать, что это не так. Я представляла его темноволосым и темноглазым, волосы доставали до его плеч, но все могло оказаться не так. Я несколько раз старалась заглянуть под его капюшон, я успела заметить блеск глаз, а потом он поправил капюшон и скрыл все лицо.