Он ободряюще улыбнулся, Селина улыбнулась в ответ.
Он сказал:
— Что ж, тогда до свидания. — Он никогда не целовал ее на людях.
— До свидания, Родни. Спасибо за ланч. И за подарок, — быстро добавила она.
Он махнул рукой, словно говоря, что ни то и ни другое не заслуживает особого внимания. Затем, улыбнувшись ей в последний раз, развернулся и пошел прочь, помахивая зонтиком словно тростью, привычно лавируя в толпе, двигавшейся по тротуару. Селина постояла на месте, в глубине души ожидая, что он обернется и помашет ей на прощание, но Родни так и не оглянулся.
Оставшись одна, Селина глубоко вздохнула. День выдался неожиданно теплым. Облака раздуло, и мысль о том, чтобы сидеть в душном магазине, выбирая ткань для занавесок в гостиной, показалась ей кощунственной. Она бесцельно побрела вниз по Пикадилли, перешла дорогу, чуть не попав под колеса, и свернула в парк. Деревья были чудо как хороши, повсюду зеленела молоденькая травка, выросшая на смену старой, пожелтевшей и выцветшей от зимних холодов. Она шагнула на лужайку и ощутила острый запах свежей травы, как от свежескошенного летнего газона. Там и тут пламенели ковры желтых и пурпурных крокусов, под деревьями парами были расставлены складные стулья.
Она присела на один из них, вытянув ноги и подставив солнцу лицо. Вскоре ее щеки защипало от горячих солнечных лучей. Она выпрямилась, сняла жакет, завернула рукава свитера и подумала, что с тем же успехом может сходить в «Вудлендз» завтра утром.
Мимо нее на трехколесном велосипеде проехала маленькая девочка, за ней шел отец с собачкой на поводке. На девочке были красные колготки, синее платье, в волосах — черная ленточка. Отец казался совсем юным, он был в свитере с высоким воротом и твидовом пиджаке. Вот малышка остановила велосипед и пошагала по траве понюхать крокусы — он не пытался остановить ее, а просто смотрел, придерживая велосипед, чтобы тот не укатился под горку. С улыбкой он наблюдал за тем, как девчушка наклоняется над клумбой, демонстрируя окружающим круглую попку, обтянутую красными колготками. Девочка объявила:
— Они не пахнут.
— Я так и знал, — откликнулся отец.
— А почему они не пахнут?
— Понятия не имею.
— Я думала, все цветы пахнут.
— Большинство пашет. Давай-ка, поехали дальше.
— А можно мне их сорвать?
— Не советую.
— Почему?
— Служители парка запрещают.
— Почему?
— Таковы правила.
— Почему?
— Потому что другим людям тоже хочется полюбоваться цветами. Садись на велосипед и поедем.
Девочка вернулась к отцу, забралась на свой велосипед и покатила вперед по дорожке, а отец отправился следом за ней.
Селина следила за этой сценкой, испытывая одновременно удовольствие и зависть. Всю свою жизнь она наблюдала за другими людьми, слушала разговоры других семей, других детей с их родителями. Она могла бесконечно строить догадки касательно их взаимоотношений. В детстве Селина ходила со своей няней Агнес поиграть в парк, но из-за сильной застенчивости всегда держалась особняком и, хотя ей страстно хотелось поучаствовать в общих играх, стеснялась познакомиться с остальными ребятишками. Они редко приглашали ее присоединиться к ним. Ее одежда была слишком чистая, а Агнес, сидевшая неподалеку на скамейке с вязанием в руках, своим грозным видом внушала детям страх. Если ей казалось, что Селине угрожает опасность близкого знакомства с детьми, которых старая миссис Брюс не одобрила бы, Агнес брала свой клубок, с размаху втыкала в него спицы и объявляла, что им пора возвращаться назад в Куинс-гейт.
В доме у них было женское царство — маленькая вселенная, вращавшаяся вокруг миссис Брюс. Агнес, некогда работавшая у нее горничной, повариха миссис Хопкинс и Селина были ее верными подданными, и мужчины, за исключением разве что мистера Артурстоуна, бабушкиного адвоката, а позднее Родни Экланда, представлявшего мистера Артурстоуна, редко переступали их порог. Если мужчина все-таки оказывался в доме — чтобы починить трубу, что-то покрасить или снять показания счетчика, — Селина была тут как тут и немедленно начинала приставать к нему с расспросами. Женат ли он? Есть ли у него дети? Как их зовут? Куда они ездят на каникулы? Это была одна из немногих черт Селины, которые выводили няню из себя.
— Что скажет твоя бабушка, если узнает, как ты своими разговорами отвлекаешь человека от работы?
— Я совсем не мешаю, — иногда Селина могла быть упрямой.
— Зачем тебе все это знать?
Она не могла ответить на вопрос, потому что сама не понимала зачем. Об ее отце в доме никогда не говорили, даже не упоминали его имени. Селина носила фамилию бабушки: Брюс.
Однажды, вспылив, она заявила напрямую:
— Я хочу знать, где мой отец. Есть он у меня или нет? У всех детей есть отцы.
Ей ответили холодно, хотя и беззлобно: отец умер.
Каждое воскресенье Селина ходила в воскресную школу.
— Ты хочешь сказать, что он на небесах?
Миссис Брюс туго завязала узелок на вышивке, которую держала в руках. Смириться с мыслью о том, что «этот мужчина» может сейчас находиться на небе в обществе ангелов, было нелегко, однако религиозное воспитание стояло у нее на первом месте, и она не могла допустить, чтобы вера внучки была поколеблена.
— Да, — ответила она.
— А что с ним случилось?
— Он погиб на войне.
— Как погиб? Что там произошло? (Она не могла себе представить ничего более ужасного, чем смерть под колесами автобуса.)
— Этого мы так и не узнали. Мне действительно нечего тебе сказать.
Миссис Брюс посмотрела на часы — судя по выражению ее лица, она считала разговор оконченным.
— Пойди скажи Агнес, что тебе пора на прогулку.
Агнес, если найти к ней правильный подход, бывала более разговорчивой.
— Агнес, мой папа умер?
— Да, — ответила Агнес. — Он умер.
— А когда он умер?
— Его убили на войне. В тысяча девятьсот сорок пятом.
— Он меня когда-нибудь видел?
— Нет. Он умер до того, как ты родилась.
Селина была обескуражена.
— Но тыже видела его?
— Да, — после некоторой заминки вымолвила Агнес. — Когда твоя мама с ним обручилась.
— А как было его имя?
— Этого я тебе не скажу. Я обещала твоей бабушке. Она не хочет, чтобы ты знала.
— Скажи хотя бы, какой он был? Добрый? Красивый? Какие у него были волосы? Сколько ему было лет? Он тебе понравился?
Агнес, придерживаясь своих раз навсегда установленных принципов, ответила на тот единственный вопрос, который не требовал от нее лжи.
— Он был очень красивый. И закончим на этом. Поторопись, Селина, и перестань волочить ноги — испортишь новые туфли.
— Как бы мне хотелось иметь отца! — воскликнула Селина. Во второй половине дня она провела полчаса у Круглого пруда, наблюдая за отцом и сыном, которые запускали по воде модель яхты; Селина кружила возле них, стараясь подобраться поближе и подслушать их разговоры.
В пятнадцать лет она нашла его фото. Была среда, обычный для Лондона тоскливый дождливый день. Заняться было нечем. Агнес взяла выходной, миссис Хопкинс дала отдых своим пораженным артритом ногам, водрузив их на скамеечку, и читала Народного глашатая.К бабушке пришли гости поиграть в бридж. Из-за закрытых дверей гостиной доносились приглушенные голоса и просачивался дымок дорогих сигарет. Не зная, чем занять себя, Селина слонялась по дому, пока не забрела в гостевую спальню. Там она немного постояла у окна, покрутилась перед трельяжем, принимая картинные позы, и, уже собираясь выходить, обратила внимание на небольшой книжный стеллаж, примостившийся между кроватями. Она подумала, что, возможно, там найдутся книжки, которых она еще не читала, поэтому Селина присела на корточки и начала водить указательным пальцем по корешкам.
Палец остановился на Ребекке.Довоенное издание в желтой обложке. Она вытащила книгу и раскрыла ее, и тут на пол слетела фотография, хранившаяся между отпечатанными мелким шрифтом страницами. Селина подобрала снимок. Мужчина в военной форме. Темные волосы, ямочка на подбородке, кустистые брови; несмотря на приличествующее случаю серьезное выражение лица, в глазах мужчины блестели озорные искорки. Военный в дорогом мундире, застегнутом на все пуговицы, с начищенной до блеска портупеей.