А как-то раз, ночью, Гарун застал ее стоящей на крыше дома. Она пристально всматривалась вдаль, за пределы города, туда, где лунный свет серебрил барханы западной пустыни, и показалась вдруг аль-Вакилю столь прелестной и столь одинокой, что сердце его едва не разорвалось от любви и сочувствия.
– О свет очей моих! – воскликнул он. – Ведай же, что ты мне дороже жизни. Если ты никогда не сможешь ответить на мою любовь, то хотя бы скажи мне об этом, дабы я больше не тешил себя пустыми надеждами. Молю тебя, госпожа моего сердца, заговори со мной, ибо ради тебя я готов отказаться даже от блаженства рая.
И вдруг, услышав эти слова, она повернулась к Гаруну, с улыбкой погладила тонкими пальчиками его щеки и нежно поцеловала. Потом она, не переставая осыпать аль-Вакиля ласками, отвела его в комнату, уложила в постель и – чего никогда не делала ни одна женщина из правоверных – легла на него сверху. Аль-Вакиль, однако, отнюдь не намерен был возражать или, паче того, сопротивляться, ибо испытывал ни с чем не сравнимое, воистину неземное блаженство.
А после того как все свершилось, она вновь одарила его изысканными ласками, с ног до головы покрыла поцелуями и, снова улыбнувшись, сказала:
– О лучший и великодушнейший из людей, да будет дарована тебе долгая жизнь и исполнение всех твоих желаний.
Гарун воззрился на нее в восторженном изумлении, ибо голос ее очаровывал так же, как и неземная красота, однако он понял, что уже слышал его прежде, в своем сне.
– О радость моего сердца, открой мне свою тайну. Кто ты и откуда родом? – вопросил аль-Вакиль. – Истину говорю, ты кажешься мне чудом, ниспосланным небесами.
– Господин мой, – молвила она, поднявшись с кровати, – знай, что имя мое Лейла и что я принцесса далекой, неведомой тебе страны. – Подойдя к окну, красавица указала на звезды: – Когда-то я жила на воздушных струях, ибо, да будет тебе известно, мой народ правит обширным царством небес.
– Это великое чудо! – воскликнул Гарун, подойдя к ней и тоже воззрившись на звезды. – Но как можете вы жить там, наверху, не низвергаясь вниз?
– О мой господин, – ответила Лейла, – нам привычно жить на небе так же, как вам на земле. Все возможно, если ты знаешь, что и как следует делать.
«Верно, – подумал Гарун. – Величие и сила Аллаха воистину не имеют границ».
Вслух же он промолвил иное:
– Почему же ты не рассказала о себе сразу. Ты видела мою любовь к тебе, но молчала на протяжении целого года.
При этих словах одна-единственная слеза навернулась и повисла на ее длинных ресницах.
– Прости меня, – промолвила Лейла, смахнув прозрачную каплю, – но я рабыня, пленница, принужденная жить в чужой стране.
Гарун обнял ее и поцеловал в лоб.
– Ты не рабыня и не пленница, а госпожа и хозяйка этого дома.
Улыбнувшись, она поцеловала его в ответ.
– Ведай же, я не осталась бы здесь и на час, если бы не твои нежность, забота и любовь. А теперь, о лучший из людей, ты даровал мне и иную награду. Знай, что с сегодняшней ночи я ношу твоего ребенка.
– О возлюбленная моя госпожа! – радостно воскликнул Гарун. – Хвала Аллаху! Ныне я вижу, что сон мой был воистину правдивым и вещим, даровав мне благословение, на которое я не смел даже надеяться. – Он умолк и, взяв Лейлу за руку, спросил: – Сокровище мое, но если ты спустилась сюда со звезд, то не захочешь ли однажды, в ужасный для меня день, вернуться туда?
– Нет. – Лейла печально покачала головой. – Я уже так давно пребываю вдали от обители своего народа, что едва ли смогу когда-либо поселиться там снова.
– Значит, ты будешь жить в моем доме? Как моя супруга?
Лейла взглянула ему в глаза, и Гарун на миг ощутил укол страха, ибо чернильный холод ее бездонных очей напоминал ночные небеса, откуда она явилась.
– Да, но с одним-единственным условием, – прошептала она после непродолжительного молчания.
– Любое твое пожелание для меня закон.
В глубинах ее очей еще таился лед, но рубиновые губы медленно изогнулись в нежной улыбке.
– Если ты будешь любить меня больше всего на свете, – молвила красавица.
– Это условие я выполню с легкостью и несказанным удовольствием, – рассмеялся целитель.
Гарун потянулся было обнять Лейлу, но она прильнула к нему и, взяв его лицо в ладони, сказала:
– Поклянись в этом. Ибо, о муж мой, истину говорю тебе: в тот самый день, когда ты возлюбишь что-либо более, чем меня, мы расстанемся.
Она вцепилась в него так крепко, что длинные ногти вонзились в кожу, причинив немалую боль.
Поведение Лейлы ставило аль-Вакиля в тупик. Он не знал, что и думать. Почему девушка, на протяжении целого года не проронившая ни слова и не проявлявшая к нему ни малейшего интереса, вдруг воспылала столь бурной и неутолимой страстью? Но стоило ему взглянуть на ее личико, как все сомнения и колебания растаяли без следа, и Гарун мысленно вознес благодарственную молитву.
– Клянусь, – прошептал он, целуя чудесным образом обретенную жену. – Я буду любить тебя больше всего на свете. Сегодня, завтра и до конца моих дней.
Так и получилось, что Гарун и его возлюбленная Лейла зажили в радости и довольстве, а спустя девять месяцев родилась их дочь, Гайде. Аль-Вакилю, уже совсем было утратившему надежду когда-либо стать отцом, дочурка даровала счастье, подобное тому, какое может испытать странник, заплутавший в пустыне и уже видевший, как над его головой собираются стервятники, заметив на горизонте цветущий оазис Истинно сказано: наивысшее блаженство есть блаженство нежданное.
Миновало несколько лет. Гайде росла, неизменно радуя счастливого отца своей прелестью, и Гарун верил, что счастье его будет длиться вечно, ибо восхищение очаровательной дочерью лишь укрепляло его любовь к красавице жене. Тем паче что, всегда свежая, как роза, Лейла в отличие от цветка оставалась неподвластной разрушительной силе времени. Разумеется, неувядающая красота жены восхищала его, однако, поскольку сие противоречило естественному ходу вещей, аль-Вакиль не мог не поинтересоваться причиной сего загадочного явления. В первый раз Лейла лишь улыбнулась, покачала головой и указала глазами на звезды – острова в безбрежном океане времени. Так и не получив вразумительного ответа, Гарун не переставал размышлять над загадкой, но когда попытался проявить настойчивость и добиться-таки объяснений, жена вдруг погрустнела и с того дня начала от него отдаляться.
Взгляд Лейлы делался все холоднее, и порою, играя с малышкой, аль-Вакиль замечал, что супруга взирает на них как-то отстраненно и в ее полуприкрытых глазах не видно былого блеска. Иногда она исчезала, и Гарун нередко в конце концов находил ее на балконе, где она часами сидела, устремив взгляд в ночь, – совсем как в тот первый год, который она провела в его доме, не проронив ни слова.
И вот как-то раз, когда Лейла отсутствовала уже пару дней, аль-Вакиля призвали в дом соседа, где занедужил слуга. Гарун этому не удивился, ибо стояло лето, Каир задыхался от духоты и вони, жгучие ветры, доводя до бешенства собак, гоняли по улицам песок, а высохшая грязь превращалась в ядовитую пыль. Врачеватель понимал, что в огромном, густонаселенном городе жара способствует быстрому распространению всякого рода инфекций. Но едва он приблизился к постели больного, как стало ясно: причиной горячки стала не зараза, а тот недуг, сталкиваться с которым уже доводилось.
Опустившись на колени рядом с кроватью, он откинул простыню и при виде багровевшей на груди хворого слуги царапины тяжело вздохнул, ибо самые худшие его опасения подтвердились.