В нём резиновый чехольчик,
чтоб не сдохнуть от любви.
И клубок похмельных мыслей,
и свалявшаяся дурь,
и серебряные гусли повелительницы бурь.
Эти мутные стишки, -
к небу робкие шажки,
Быт – фундамент из песка…
и… по разуму тоска.
Виталию Требневу
«То, не знаю, что», в потёмках я всю жизнь свою искал.
Антрацитовые блики спят на лаке лысых скал.
Ночь смущает обоняние, загоняя выдох вспять,
И приходит время знаки не приметить, а принять.
Сладив дом в березняке, возродившись в роднике,
Звёздам тыча кулаком, – дурачок стал Дураком.
Взяв дуду у скомороха, гусли вырвав у Слепца,
Ну! дудеть и струны строжить до всеясного конца.
Вам нашить бы на всё тело разноситцевых заплат,
Да и взять себя с собою на малиновый закат.
Мне ж, – «туда куда не знаю» невзначайно забрести,
Дабы там бы, в странных странах, бабаёжичку найти.
Я бы с ней бы ох и дал бы растопыриться душе,
Спел бы вольно и сплясал бы (может, даже в неглиже).
Исповедался бы матом, небо постелил на пол,
И подрался. – Нет, – сразился! -
за прекрасный ёжкин пол.
Всходят Руны! Стеблем нежным рвут бетон
и мнут металл.
Неужели мир расчуял, что не ведал то, что знал.
Воспарю на Сивке-Бурке. Над крестом. Один одним…
Наконец-то, как и прежде, я богам не раб, а сын.
(ИЗ ВНЕ. НИ Я)
Глади неба
всколыхнутся
от ударов вёсел-слов,
Рифмы-волны в ритме сердца
просочатся в жизнь из снов.
Спит
подкинутым младенцем
на пороге дряхлый век,
в разрифмованной бумаге,
белой,
как внезапный снег.
Расшифровывая знаки
на исписанных пелёнках,
Возмущаясь
на бездушье
уродителя рабёнка,
Приютив
сиротку старость
как июльскую порошу,
Снов
нечаянную радость,
Чувств
неношеную ношу.
Нагирляндю вам на тушки
бусы фраз из слов-узлов,
примеряючи на душки
обнажающий покров.
От непонятого всуе
поперхнётся жидкий ум
не разжёванным удурьем
не придуманных придум.
Златом дыры зашивать, -
блажь блаженных ублажать.
Что родилось – то сгодилось,
что проведал – то сказал.
Что калечит, то не лечит,
в кабаке, не правят бал…
Вот!
А если что не так, то не я один Дурак.
Вопрос
порождает ответ. Ответ
убивает вопрос.
По праву на правду праведный спрос,
хоть и вырос,
но не дорос.
В чёрные сиськи – дыры зефира,
бестактными тактами лязгов контактов,
круглые зевы тычут радары.
Но небо иссохло,
как нёбо Сахары.
Память истлела
невыбранной сетью.
Плоть разжирела
за собственной клетью.
Как жалкое жало беззубой гадюки,
безликие лики,
безрукие руки…
Штатные боги напялили тоги
и рубят слова на ликвидные слоги
на пафосном мраморе
гадко прегладком.
Венами генными дыбятся складки.
Вон у ворот
наипервый народ.
Звали мессию?
Это Россия.
Трепетным тремором вскинутся пальцы,
стон продевая,
в уши, как в пяльцы.
Так
чёрный луч
протыкает свет.
Под новым и ветхим, -
нетленный завет -
Возлюби!
Но не любовью «би».
Не любовью «к».
И вообще не любовью
тел, дел и прочих «и».
Надписи
пред вратами чистилища:
Не пытайтесь
нанять адвокатов в судилище!
Фемида,
«по понятиям» не понимает!
Бог
кредиток не принимает!…
Смертные твари
сбились по паре
в гнезда и норы.
Дыбятся горы.
Все тронулись,
вниз,
за крутою кривою.
И музыка страшная
нотой восьмою.
Чуя,
как время сужает круги,
если зовут «помоги!» – моги.
Чёрные нимбы у глаз.
Не лги!
Не от себя, -
в себя беги.
Вольные волны
волею полны.
В кромешно-яркой
солнечной мгле.
Сквозь
архи-времени сверх-расстояния
рушат порталы храмов незнания.
Слышишь? Необычайных
мерную поступь
мер чрезвычайных.
Холодными искрами связей случайных,
жгущих вязи несвязных связей.
Взял помазок
первенец Божий,
в шкуре, лаптях и с грязной рожей.
Наши грязи -
волшебные мази.