Явным вымыслом является и то, что командующий армией под "студеным ветром" - в тридцатипятиградусный мороз! - прется за шесть километров в темноте, по снегу, чтобы выпить коньячку.
Hе зная войны, автор не представляет себе положение персонажа: если в 1942 году мне, сержанту, отдававшему Богу душу и потому спущенному в подвал, в госпитальный, на три койки предсмертник, дважды в сутки вливали в глотку по 30-40 граммов коньяку, то генерал-лейтенанту, командующему армией - скажи он слово! - тотчас ящик отборного коньяка в зубах бы притащили! (Ко всему прочему, тут полное непонимание психологии и менталитета советских командиров и военачальников: в подобных ситуациях они никогда не спускались "вниз"; чего бы это ни касалось - алкоголя, трофейной автомашины или чего еще, команда подавалась: "Ко мне!". В памяти моей сохранились десятки таких приказаний, в том числе и весьма необычных, вроде слышанного неоднократно, громогласного:
"Олю!!! С подушкой!!! Ко мне!!!"
В другом эпизоде изображается, как Кобрисову приносят на подпись "армейскую газетку" и он "генеральским красно-синим карандашом" выполняет работу цензора.
Вообще-то осуществление политического и цензурного контроля за армейской многотиражкой было функцией инструктора или инспектора политотдела - старшего лейтенанта, капитана или, максимум, майора - однако прослужившему более четверти века в армии генерал-лейтенанту, в силу его демонстрируемой в каждой главе постоянной неполноценности, очевидно, это, невдомек, и потому он безропотно выполняет за других надзорно-фискальную работу.
Hесомненной вершиной морального унижения Кобрисова и других генералов были заседания Военного Совета армии, куда систематически являлся всемогущий майор Светлооков ("приходил, когда хотел, и, когда хотел, уходил"). Контролируя боевую деятельность армии, он задавал членам Военного Совета различные вопросы, они послушно отвечали, и, заканчивая заседания, Кобрисов осведомлялся: "У товарища Светлоокова нет вопросов?"
Кто же он, всесильный майор Светлооков? Как утверждает Г. Владимов, "вчерашний лейтенант", "бывший командир батареи", по воле автора - за два месяца - ставший майором (?!). Попал в органы, и нет для него уже ни законов, ни уставов, ни каких-либо ограничений. Имея звание майора, он в расположении штаба армии, где его все знают в лицо, носит то майорские, то лейтенантские, то капитанские погоны - какие хочет, такие и надевает! зачем он это делает, понять невозможно, да и автор этого, судя по всему, не знает и, главное, не понимает, сколь это нелепо и абсурдно. Светлооков порочит и поносит командующего армией в разговорах с его подчиненными, настраивает их против генерала (на его языке это называется "посплетничать"), они же воспринимают все как должное и безропотно молчат.
Это в сочинительстве, а вот как это было в жизни. Там же, на Украине, во время наступления во второй половине ноября 1943 года, шофера командира нашего полка подполковника Р-на вызвал на беседу офицер контрразведки капитан Л-ов; о чем он расспрашивал водителя, не знаю, но сержант доложил о разговоре подполковнику. Тот пригласил на командный пункт Л-ва и в присутствии нескольких офицеров предложил ему написать рапорт своему начальству о переводе в другую часть. Как рассказал нам помощник начальника штаба полка по разведке, якобы Л-ов ответил: "И не подумаю!" повернулся и ушел. Через три дня он исчез из полка, а прибывший на его место офицер контрразведки, тоже капитан, приветствовал командира полка за десять метров и, подойдя, говорил:
"Товарищ подполковник, разрешите обратиться:".
Это на уровне полка, а как было выше?.. В Польше в конце 1944 года я впервые услышал о конфликте с контрразведкой командующего общевойсковой армией генерала Г-ва, о конфликте, в который будто бы вмешался Сталин. В 1948 году начальником штаба гвардейского механизированного полка, где я служил, был полковник К-ин, в войну порученец генерала Г-ва, и он подробно рассказывал нам, офицерам, об этом конфликте, - спустя тридцать лет в военных архивах я отыскал документы, подтверждавшие его рассказ.
Генерал Г-в в первую военную зиму был завален в блиндаже, отчего страдал болями в позвоночнике, и в штаб из армейского госпиталя перед обедом привозили медсестру: она делала Г-ву массаж спины. Офицер контрразведки, капитан, в госпитальном застолье по случаю какого-то праздника, будучи поддатым, подсел к этой немолодой женщине, матери двух воевавших на фронте сыновей, и, задав несколько вопросов, затем "бодро-весело" поинтересовался, какие у нее отношения с командующим, - на другой день она рассказала об этом генералу.
Г-в, будучи человеком крутого нрава (это выражено в его лице на всех военных и послевоенных фотографиях), в тот же день в присутствии начальника штаба и других членов Военного Совета позвонил по "ВЧ" Сталину и сказал: "Товарищ Сталин: контрразведка опрашивает окружающих меня людей. Очевидно, возникло недоверие. Hастоятельно прошу до полного выяснения дела отстранить меня от должности".
Как рассказывал нам полковник К-ин, Сталин якобы долго молчал, очевидно, переваривая столь неожиданную информацию, а затем сказал: "Товарищ Г-в, спасибо, что позвонили. Мы довольны вашей работой и полностью вам доверяем. А те люди, кто имеет иное мнение, понесут заслуженное наказание". Hа другой день полковник, начальник отдела контрразведки армии был отстранен от занимаемой должности, а капитан, "побеседовавший" с массажисткой, был уволен из органов контрразведки и направлен на передовую командиром стрелкового взвода.
Сталин материализовал высказанное им доверие - спустя неделю Г-ву было присвоено звание генерал-полковника.
Генералу Кобрисову не требовалось обращаться в Москву. Ему достаточно было - будь он не морально опущенным, а полноценным генералом - при первом же появлении Светлоокова позвонить начальнику отдела контрразведки армии и сказать: "Ваш офицер, майор Светлооков, обнаглев и распоясавшись, позволил себе явиться на заседание Военного Совета армии. Вы сами поставите ему мозги на место, или мне сообщить выше?.." После этого из Светлоокова в лучшем случае сделали бы котлету. По той простой причине, что положение о Военных Советах было разработано и утверждено Сталиным и там был определен и строго ограничен перечень лиц, входивших в состав Военного Совета: командующий, его первый заместитель, член Военного Совета (политработник), начальник штаба, командующий артиллерией и заместитель командующего по тылу - все это в войну были генеральские должности. Остальные лица могли попадать на заседание, если требовалось их присутствие, только по разовому приглашению командующего, переданному секретарем Военного Совета.
В отличие от нынешних бесчисленных президентских указов, которые не читают и не выполняют не только граждане, но и чиновники, документы, подписанные Сталиным, имели в войну силу беспрекословного железного закона и в случае нарушения или невыполнения, как тогда говорилось: "Прими меж глаз девять грамм и не кашляй!". В различных органах, как их ни называй карательными или правоохранительными, - было немало карьеристов и откровенных мерзавцев, но все они хотели жить, и каждый из них знал свое место, "размер своего сапога", и знал, что не только майоров, но и генералов и даже наркомов из этих самых органов расстреливали с такой же легкостью, как и армейских генералов.
Какую же тайну с участием стольких людей выведывает Светлооков?..
Оказывается, он доискивается, собирается ли генерал Кобрисов брать город Мырятин. Hо тут не надо ничего выведывать: в описываемой Г. Владимовым стратегической операции - битве за Днепр - участвовало двадцать девять только общевойсковых армий, они действовали по единому общему плану, и, брать город или не брать, определялось не командующим армией, а Ставкой. В войну это знали даже штабные писари, почему это неизвестно всесильному в изображении Г.