Народные (племенные) системы существовали на докапиталистической стадии развития экономики — стадии первобытного коммунизма. В этих малых сообществах, основными занятиями которых были охота и собирательство, семьи пользовались общими для всех экономическими ресурсами — люди жили в условиях всеобщего равенства. Индивидуальная собственность была минимальной. Не существовало экономического прибавочного продукта, способного обогащать элиту, которая в этом случае могла бы эксплуатировать подчиненные ей классы. Участвуя в общих собраниях, индивидуумы принимали политические решения, касающиеся семейных споров, земельных конфликтов и отношений с другими сообществами. Движущей силой политического процесса был поиск консенсуса, а не принуждение со стороны полицейских или военных. В начале 60–х годов африканские социалисты рассматривали эту доколониальную народную (племенную) систему как основу для демократического социализма современного типа. Однако примитивные технологии не могли обеспечить экономического изобилия — этого социалистического приоритета в условиях современной мировой капиталистической экономики. Кроме того, недифференцированные структуры народных (племенных) систем препятствовали развитию конкуренции между отдельными группами. Эти сегментированные общества, будучи относительно однородными, за исключением семейно–родственного распределения ролей, сдерживали развитие тех разнообразных интересов, которые стимулируют образование современных оппозиционных организаций, таких, как группы интересов, политические партии и средства массовой информации, т.е. ключевых структур для институционализации мирного конфликта в рамках современной демократической системы.
Мобилизационные системы более всего тяготеют к социализму. Популисты–мобилизаторы стремятся к созданию такой современной системы, которая основывалась бы на политико–экономическом равенстве и широкомасштабном участии масс в общественной жизни, как в архаичных племенных обществах. В противовес капиталистической эксплуатации и господству государства они пытаются организовать неорганизованных, дать силу слабым, обогатить бедных. Вследствие враждебного отношения к бюрократической организации их способности формировать политику на протяжении XX в. были весьма ограничены, особенно это касается их попыток осуществить радикальные эгалитарные преобразования. Столкнувшись с мощной оппозицией элиты и апатией масс, популисты–мобилизаторы оказались не в состоянии создать структуры, необходимые для перераспределения доходов, власти и изменения положения рабочих и беднейшего крестьянства. Провозглашая демократические идеалы, популисты вместе с тем цепляются за миф о классовой солидарности, нивелирующий реальные проявления различия интересов. Требование равенства в отношениях внутри групп препятствует формированию альтернативных политических предпочтений.
Мобилизаторам элитарного типа, захватившим государственную власть в таких странах, как бывший Советский Союз, Китай и Вьетнам, редко удавалось сохранять мобилизационную систему в течение длительного времени. Вера в священную миссию идеологии улетучилась. Сильная государственная бюрократия уже не стремится к социалистическому преобразованию общества, а стоит на охране существующего строя. Вместо того чтобы служить народу, партийно–государственная бюрократия заботится о собственных интересах. Государственно–социалистическая экономика едва ли отвечала требованиям, предъявляемым демократической политической системой. На идеологических основаниях вожди требовали от масс активного участия в политике. Однако массовое участие рабочих, крестьян, молодежи и женщин находилось под контролем руководителей партии–государства. Оно не было ни добровольным, ни стихийным. По мере трансформации элитарной мобилизационной системы в бюрократический авторитарный режим даже принудительное участие масс снизилось. Массовая апатия сменила деятельное участие. Хотя семьям, конфессиям, мелким крестьянским хозяйствам и малому предпринимательству удалось–таки сохранить за собой известную долю автономии от прямого государственного контроля, все эти социальные группы обладали слишком небольшим общественным весом, чтобы оказывать противодействие правящей элите, правительственной политике и самой общественно–политической системе. Соперничество происходило главным образом между отдельными группировками внутри правящей партии и государственного аппарата, а не между стоящими у власти вождями и институционализированной оппозицией.