========== Часть 1 ==========
На Англию медленно опускалась золотистая вуаль заката, пронизанная акварельно-клубничными отблесками вечернего солнца. Над бескрайними просторами Пемберли простирался благодатный покой, нарушаемый лишь легким шелестом листвы, стрекотом кузнечиков, разморенных летним теплом, и пронзительно-нежным щебетом птиц, плавно кружащихся в небе. Поля, поросшие дикими золотистыми колосьями и огненно-алыми маками, чередовались с сочными лугами и пронизанными солнцем рощицами, и вид из господского дома на эту первозданную роскошь природы открывался поистине великолепный. Легкий ветер, шелковым потоком вливающийся в распахнутое окно кабинета, до краев наполнял воздух медовым благоуханием цветущих лип, дыханием речной свежести, арбузной терпкостью скошенной травы и упоительной живой тишиной.
Солнце мягко скользило по аккуратным стопкам бумаг, разложенных на отполированном дубовом столе, играло бликами в стеклах старинных буфетов изящной резьбы и отбрасывало на пол мерцание витражных узоров, и голубой, зеленый и желтый свет наполнял кабинет особым хрупким уютом. Вечернее тепло щедро лилось на человека, неподвижно сидящего в большом мягком кресле с давно забытой книгой в ослабевших пальцах. Время наложило свой неумолимый отпечаток на это благородное лицо с правильными, приятными глазу чертами, не лишенное, однако, доли того особого равнодушного высокомерия, которое невозможно искоренить из людей подобного склада. Человек опирался локтем о подоконник и, устремив подернутый пеленой задумчивости взгляд на естественное очарование пейзажа, полной грудью вдыхал напоенный летними запахами воздух. На тонких губах немолодого господина играла почти неуловимая полуулыбка, тень которой прослеживалась в тонких морщинах в уголках его светло-голубых глаз. Мистер Дарси, несмотря на свой почти пятидесятилетний возраст, выглядел мало изменившимся со времен почти ушедшей молодости. Лишь серебро благородной седины на висках, начинающая прослеживаться сеточка морщин и особое, присущее только постепенно стареющим людям выражение царственного спокойствия в глазах говорили о пролетевших годах. Дарси медленно перевел взгляд на ветви старого раскидистого куста прекрасной рубиново-алой розы, благоухающие бархатные бутоны которой ложились на подоконник. Улыбка явственнее проступила на красивом лице мистера Дарси, и он откинулся вглубь кресла.
Этот куст был посажен около двадцати лет назад хозяйкой поместья со словами о том, чтобы достопочтимый супруг не забывал о ней в часы трудов праведных. Дарси тогда только покачал головой, но не сказал, что даже если бы он захотел, то не в силах был бы оставить мысли о своей прелестной Элизе больше, чем на полчаса. Впрочем, она и так прекрасно это знала, но, лукаво улыбаясь, она обнимала мужа и растапливала его сердце сияющим взглядом. Так было всегда, так было и сейчас.
Кажется, только неделю назад он бросил холодный равнодушный взгляд на хорошенькую темноволосую девушку с лукавыми огоньками в прелестных глазах. О, она была истинным сокровищем, погрязшим в окружении вульгарщины и фиглярства!.. Только он далеко не сразу понял уникальность этой скромной, не обладающей ослепительной красотой дочери невыносимого семейства Беннет. А с тех пор минуло уже двадцать с лишним лет…
Какая в доме непривычная тишина. Вот тихо скрипнула дверь со внутреннего дворика, глухо тявкнул старый пес, раздался легкий скрип половиц. В узком коридорчике, пронизанном теплым сиянием заходящего солнца, послышались осторожные шаги, которые Дарси всегда узнает из тысячи. В щель приоткрытой двери он увидел до щемящей боли в груди милую фигурку в простом светлом платье изо льна. Ветер дохнул в лицо вечерним покоем и тонким ароматом свежесрезанного букета: вереск, лаванда, вербена, мята. Элизабет тихонько напевала старинную мелодичную песню, слова которой Дарси никогда не знал, но которая неизменно ассоциировалась у него с женой. Он прикрыл глаза тяжелыми веками и почти не дышал, боясь малейшим шорохом разрушить такой прекрасный момент, когда нежный голос согревающим нектаром просачивался в сердце.
В мыслях Дарси мягко вспыхнула другая Элизабет: совсем еще юная, смущенная, с растерянной улыбкой и счастьем в сияющих глазах. Именно такой он запомнил ее в день венчания, когда молодая чета усаживалась в экипаж и принимала бесконечный поток поздравлений, пожеланий благополучия в семейной жизни и массу других приятных слов. В тот день Дарси ненадолго растерял большую часть своего величественного высокомерия и непроницаемой холодности: он открыто улыбался, вполне искренне поцеловал руку рыдающей миссис Беннет и, усевшись в фаэтон, не мог налюбоваться своей дорогой Элизабет. Она рассеянно помахала улыбающимся сестрам, сморгнула с ресниц хрустальную слезинку и обвила тонкими руками локоть Дарси, мягко заглядывая ему в лицо. Весь путь до Пемберли Элизабет провела, прильнув к плечу супруга, который обнимал ее и, прижавшись щекой к ее виску, в полной мере ощущал блаженство человека, который получил от жизни все возможное и невозможное. Дарси и сейчас помнил, как мелькали луга, рощи и фермы, как шуршали под копытами лошадей листья, как прекрасно было полной грудью вдыхать пьянительную свободу весенней природы, видеть над головой бескрайний разлив кристально-голубого, умытого росой и солнечным светом неба. Мягкие ладони Элизабет привычно пахли медом и дикими травами, и этот близкий и томительный аромат смешивался с благоуханием цветов в изящном свадебном букете. Дарси прижимал к губам тонкую руку с длинными пальцами и, буквально задыхаясь от трепещущей животворности безграничного чувства, ощущал присутствие Элизабет во всем: в шелковистых лепестках сливочно-белого шиповника и хрупкости гроздей жасмина, в живом дыхании ветра, в улыбке солнца, перламутром отражающейся в каплях росы на траве и свежей зелени деревьев; в беспечном щебете суетливых птиц и ощущении безграничного тепла и покоя. Она была так хороша, так прекрасна в своем простом платье белого шелка с тонкой кружевной косынкой на плечах, с кремовым жемчугом в чудесных темно-ореховых волосах, свежим румянцем на милом лице и лаской, светящейся в чарующих глазах. Элизабет улыбалась, и Дарси не мог думать ни о чем другом, кроме мягких ямочек на ее щеках и лучистых складочек в уголках глаз. Канули в бездну те дни, когда их разделяло презрение, упрямство и подавляемое притяжение.
Скрипучий голос служанки, разнесшийся в коридоре, заставил Дарси приоткрыть глаза и устремить взор на силуэт Элизы, слушающей неразборчивые слова Ребекки о том, что куры снесли яиц сегодня гораздо больше, чем пару дней назад. Дарси отлично видел нежный профиль, тонкую шаль на плечах, изящный узел волос на затылке и чувствовал, как неукротимая волна нежности поднимается в груди, захлестывая собой все: сердце, душу и разум.
— Я непременно взгляну, не переживай, Ребекка. Пока что иди, проверь, не приходило ли писем от Лили или Уильяма.
Грузная поступь служанки и ее приглушенное кряхтение вскоре стали недоступны слуху, и в дверях показалась Элизабет. Она, сложив руки на груди, оперлась плечом о косяк и чуть склонила голову вбок, посылая Дарси смешливую, хотя и несколько усталую полуулыбку. Ее каштановые пушистые брови дрогнули в выражении лукавой веселости, в темно-карих добрых глазах загорелись знакомые медовые искорки. Дарси едва заметно дернул уголком губ. Элиза прижалась виском к отполированному деревянному косяку, нагретому закатным солнцем, и продолжала смотреть на супруга с тем же выражением нежности и неугасимого задора.