Дарси оперся подбородком о подставленную ладонь и, утонув в неге упоительной тишины, смотрел на большого старого пса с вечно лохматой черной шерстью, который посапывал в зарослях цветущей жимолости и темно-лиловых бархатных ирисов. Нежные янтарные лучи льются на садовую дорожку, вымощенную цветным булыжником, и путаются в густом ковре ярко-зеленой травы. Он с тихой улыбкой подумал о том, что любит своих детей так сильно еще и потому, что их мать — именно Элизабет, единственная, самая удивительная и не перестающая вызывать томительный жар в сердце. Дарси был бесконечно привязан в равной степени и к сыну, и к дочери, и был горд и спокоен за то, что дети стали одними из самых благовоспитанных, разумных и порядочных людей в современном обществе.
Дарси вспомнил первые три года супружеской жизни, которые они с Элизабет потратили исключительно друг на друга. Они были молоды и до краев наполнены любовью и страстью, не нуждаясь в ком-то еще, кто бы повлиял на неразрывное сплетение их душ. Злопыхатели и великосветские острословы, категорически отказывающиеся принимать «безродную дерзкую девчонку» в качестве миссис Дарси, ехидно подтрунивали над ее незавидной судьбой: надоест она своему высокородному супругу, пройдет великая любовь, и вернется она с бездетным позором в отчий дом. Но молодая пара была вполне довольна друг другом и лишь посмеивалась в ответ на предсказания почтенных пожилых аристократок. Точнее, посмеивалась только Элизабет, а Дарси тонко улыбался насмешливым комментариям своей супруги.
Но через несколько лет оба осознали, что хотели бы разделить свою чистую и светлую любовь с собственными чадами, к которым и молодая Элизабет была готова. Дарси с самых первых дней брака в глубине души мечтал о детях от своей милой Элизы, но нахлынувшие с новой силой чувства и глубокое уважение к желаниям жены отодвинули такого рода грезы в дальние закоулки памяти.
Дарси терзался и ощущал почти физическую острую боль, когда не видел Элизабет по нескольку дней, уезжая в Лондон по делам поместья и просьбам знакомых. Но как прекрасны и неповторимы были встречи после этих мучительных разлук!.. Дарси с нежностью осознавал, что радостная искрящаяся улыбка на ясном лице и обжигающая бездонность любимых глаз способны заглушить самую страшную боль и исцелить кровоточащую язву. Прикосновения изящных, словно высеченных из горного хрусталя рук, теплая шаль трепетных объятий и удивительный аромат зеленой ландышевой прохлады шелковистых волос — ради всего этого Дарси был готов спуститься в преисподнюю.
Элиза была в саду. Он сразу увидел грациозную фигурку в струящемся кипенно-белом платье, скрытую кружевом сочной листвы, ожившей после проливного весеннего дождя, после которого теперь в воздухе изумительно пахло прохладной свежестью, звенящим благоуханием водяных лилий и свежескошенной травой. Золотисто-прозрачные солнечные брызги подрагивали на шершавой коре раскидистого старинного вяза, на омытых небесной влагой пышных древесных кронах, подсвечивали завитки темных волос, отливающих бронзой и небрежно струящихся по тонкой спине. Элизабет, погруженная в тягучую задумчивость, прислонялась к толстому, нагретому солнцем стволу, обхватив себя руками. Плечи небрежно покрывал воздушный шифоновый палантин, и тонкие пальцы беспокойно перебирали шелковые кисточки. Дарси замер на несколько секунд, ослепленный нежной красотой Элизабет. Он словно видел ее впервые, как несколько лет назад на том самом балу, только в этот миг она была непривычно задумчивой и словно бы строгой.
Ветка, неосторожно переломленная, слишком громко хрустнула под сапогом Дарси, и Элизабет немедленно вскинула голову. Было блаженством наблюдать, как рассеянность в ее глазах сменяется сперва неверием, а затем самой искренней и почти детской радостью. Их разделяла разлука в пять дней и двадцать ярдов лесной тропинки, поросшей пышной травой и дикими фиалками. Элизабет, окруженная перламутровым сиянием летнего солнца и полная утонченной притягательности, казалась почти неземной. Молодая женщина, улыбаясь самой светлой, восторженной и прелестной улыбкой, бросилась к мужу, который едва успел сделать несколько шагов навстречу. Через пару секунд Дарси радостно кружил в бережных объятиях Элизабет, обхватившую его за плечи тонкими руками, и оба заливались счастливым смехом, который разнесся в чутком июньском воздухе искрящейся вуалью упоения. Дарси со всей крепостью, какой только позволяла ему хрупкость супруги, сжимал гибкую талию и узкую спину, прикрыв глаза в нахлынувшей волне сладостного умиротворения. Тонкий аромат диких медовых цветов, который источала мягкая, тронутая поцелуями солнца кожа, растекся по венам терпким вином. Элизабет чуть отстранилась, обмякнув в кольце рук супруга, и опьяняющий блеск ее чутких, наполненных звездными искрами глаз согревал едва ли не лучше, чем солнечное тепло. Лилейную нежность точеного лица оттеняли еле уловимые блики загара, каштановые соболиные брови подчеркивали красоту темных глаз, а на изящно очерченных шелково-розовых губах цвела счастливая улыбка. Они смотрели друг другу в глаза, и не требовалось больше никаких слов. Дарси, не выдержав, стал трепетно покрывать поцелуями скулы, виски и губы, при этом шепча бессвязную нелепицу, которая отозвалась в сердце Элизабет всполохом безумной радости. Она не смела выразить человеческой речью, что для нее значит один только нежный взгляд Дарси. И в этот прекрасный миг ее бесконечные чувства воздушным потоком разливались в жемчужно-золотистом свете, льющемся с распахнутого настежь вечернего неба.
Но было в глазах Элизабет что-то новое, что-то таинственно притягательное и волшебное, и в любящем сердце Дарси щемяще дрогнула струна неведомого счастья. Длинные черные ресницы легко подрагивали, оттеняя шоколадную тягучесть ласкового взгляда, и в нем мерцали согревающие карамельные огоньки. Во всем облике было это, то, что вызвало у Дарси прилив такой радости, о которой не могли написать даже Шекспир или Пушкин, и он почувствовал, как в горле встал странный жаркий ком. Элизабет улыбалась особенно солнечно и мягко, хотя и чуть устало, но была, бесспорно, еще более очаровательной. Догадка, в которой Дарси не сомневался, отразилась в его глазах, на щеках Элизабет моментально расцвел бархатистый персиковый румянец, и ее лучистый взгляд наполнился обжигающим сиянием. По коже Дарси пронесся бешеный импульс мурашек, отозвавшийся нервным холодом в руках; в сердце словно бы раскрылся бутон огненного цветка, опалившего все внутренности пламенем тысячи вспышек.