Рыцарь потянулся к вороту брони, разъединяя печати.
Без шлема запах священных масел и химическая вонь заполняющей гроб жидкости оказались намного сильнее. Первые ее слова были столь неожиданными, что я не знал, как реагировать.
— У тебя очень добрые глаза.
Ее собственные глаза давным-давно извлечены из головы, а глазницы наполнены этими выпуклыми линзами, которые двигаются, следя за мной. Я не могу вернуть ей комплимент и не знаю, что еще можно сказать.
Поэтому и не говорю ничего.
— Как твое имя?
— Гримальд из Черных Храмовников.
— Теперь мы с тобой лицом к лицу, Гримальд из Черных Храмовников. Ты оказался достаточно смелым, чтобы прийти сюда и открыть мне свое лицо. Я знаю, сколь редко капеллан открывает лицо кому-либо не из своего братства. Спрашивай, что ты пришел спросить, и я отвечу.
Я подошел ближе и приложил ладонь к поверхности резервуара. Его вибрация соединилась с резонансом моей собственной брони. Я чувствую взгляд слуг Механикус на мне, на моем темном керамите. И их взгляд выражает желание коснуться произведения искусства, которым является боевая броня Астартес.
Я смотрю в механические глаза принцепс, пока она плавает в молочных водах.
— Принцепс Зарха, Хельсрич взывает к тебе. Придешь ли ты?
Она вновь улыбается, словно слепая старушка с гнилыми зубами, и прижимает ладонь к моей руке. Лишь толстое стекло разделяет нас.
— Инвигилата придет.
Семь часов спустя люди в городе услышали далекий механический гул, доносившийся из пустошей. Он эхом прокатился по улицам, заставив похолодеть кровь в жилах каждого в улье. Бродячие собаки залаяли в ответ, словно почуяв неподалеку крупного хищника.
Полковник Саррен вздрогнул, хотя на лице его застыла улыбка. Красными от недосыпания глазами он оглядел собравшихся командиров.
— «Герольд Шторма» пробудился, — промолвил он.
Через три дня, как и было обещано, город сотрясла поступь богомашин.
Машины Инвигилаты приближались, и громадные ворота в северной стене широко распахнулись, приветствуя их. Гримальд и командующие улья смотрели на это с наблюдательной площадки. Рыцарь движением век активировал руну на ретинальном дисплее, получая доступ к закодированному каналу.
— Доброе утро, принцепс, — мягко промолвил он. — Добро пожаловать в Хельсрич.
Вдали движущийся собор-крепость медленно и степенно прокладывал себе путь через кварталы города.
— Приветствую, капеллан. — Голос старухи был низким от едва сдерживаемой энергии. — Знаешь, я родилась в улье, подобном этому.
— Тогда будет вполне справедливо, если ты и умрешь здесь, Зарха.
— Ты так думаешь, сэр рыцарь? Ты видел меня сегодня?
Гримальд смотрел на далекого еще «Герольда Шторма», такого же высокого, как окружавшие его башни.
— Не увидеть тебя просто невозможно, принцепс.
— Убить меня тоже невозможно. Помни это, Гримальд.
Ни один человек прежде не осмеливался именовать его так фамильярно. И впервые за много дней рыцарь улыбнулся.
Город был наконец запечатан. Хельсрич был готов.
И когда пришла ночь, небо охватил огонь.
ГЛАВА V
Пламя в небесах
В былые славные времена он назывался «Пречистые помыслы».
Это ударный крейсер, построенный на небольшом мире-кузнице Шевиларе, был дарован ордену Призрачных Волков Адептус Астартес. Он пропал вместе со всем экипажем, захваченный ксеносами за тридцать два года до Третьей Войны на Армагеддоне.
Когда громадная бесформенная мешанина обломков и пламени прорвала слой облаков над укрепленным городом, сирены по всему улью вновь истошно завыли. Эскадрилья истребителей под командованием Кортена Барасата доложила по воксу о неспособности вступить с ним бой. Лазпушки и длинноствольные автопушки «Молний» не могли причинить ему никакого урона.
Эскадрилья унеслась прочь, когда объятый огнем корабль вспорол небеса.
Тысячи солдат на своих постах смотрели, как горящая громадина с ревом пронеслась над ними. Сам воздух дрожал физически ощутимой вибрацией от бренчания слишком долго работавших и теперь умиравших двигателей.
Окрасив городские стены багровым заревом, «Пречистые помыслы» ровно через восемнадцать секунд закончил жизнь, украсив новым шрамом искалеченное войнами лицо Армагеддона. Хельсрич содрогнулся до основания, когда крейсер врезался в землю.
Понадобилось еще две минуты, чтобы от причиненного урона выключились завывающие двигатели. Несколько разгонных ускорителей все еще изрыгали ревущую плазму и огонь, словно не знали, что теперь оно наполовину погребено в серных песках, ставших ему могилой.
Но вот двигатели отключились.
Пламя улеглось.
И наконец воцарилась тишина.
«Пречистые помыслы» погиб, его останки разбросало по пустошам Армагеддона.
— Судно, зарегистрированное как «Пречистые помыслы», — прочел полковник Саррен с инфопланшета собравшимся в комнате совета. — Корабль Астартес класса «ударный крейсер», принадлежавший…
— Призрачным Волкам, — оборвал его Гримальд. Через вокс-динамики голос рыцаря казался резким и сухим, не выдававшим никаких эмоций. — Черные Храмовники были с ними до самого конца.
— В каком смысле — до самого конца? — спросила Кирия Тиро.
— Они погибли в битве при Варадоне одиннадцать лет назад. Их последние отряды были уничтожены тиранидами.
Гримальд закрыл глаза и на мгновение погрузился в воспоминания. Варадон. Кровь Дорна. Это было прекрасно. Не было еще столь чистого боя. Враг был бесчисленным, бессердечным, безжалостным… абсолютно чужеродным, в высшей степени ненавистным и не имевшим права на существование.
Рыцари пытались воссоединиться с последними из воинов братского ордена, но жестокие и пронырливые враги, были неустанны в своей свирепости. Волны их когтей и крюков разбились о две группы Астартес, но отделили их друг от друга. Волки сражались исступленно. Варадон был их родным миром, их домом. Наполненные отчаянием крики астропатов пронеслись по варпу за недели до этого сражения, когда их монастырь-крепость был захвачен врагом.
Гримальд был там до конца. Последняя горстка Волков, их мечи разбиты, а болтеры без снарядов выпевали Литании Ненависти по вокс-каналу, который делили с Черными Храмовниками. Какая это была смерть! Они в песне выплескивали на врага свою ярость даже тогда, когда их убивали. Гримальд никогда не забудет последние минуты ордена. Одинокий воин, ужасно израненный и стоявший на коленях под штандартом ордена, держал его гордо и прямо даже тогда, когда ксеносы толпой накинулись на него.
Знамя ордена не могло коснуться земли, пока в живых оставался хоть один Волк.
Такой момент. Такая честь. Такая слава, что вдохновляет воинов и заставляет помнить твои дела до конца их собственных жизней. И дает силы сражаться еще яростней в надежде удостоиться столь же великолепной гибели.
Гримальд выдохнул, с раздражением и неохотой возвращаясь к реальности. Какой же грязной будет эта война по сравнению с той.
Саррен тем временем продолжил:
— Последний рапорт сообщает о тридцати семи вражеских кораблях, прорвавших блокаду. Тридцать один был уничтожен орбитальной защитой. Шесть разбились о поверхность планеты.
— Каково положение боевого флота Армагеддона? — спросил рыцарь.
— Держатся. Но теперь мы располагаем более точными сведениями о численности врага. План орбитальной войны был рассчитан на четыре-девять дней, от него отказались тридцать минут назад. Это самый большой флот зеленокожих, с которым когда-либо сталкивался Империум. Потери флота приближаются к миллиону. В лучшем случае у нас в запасе еще день или два.
— Трон Императора, — потрясенно прошептал один из полковников ополчения.
— Сосредоточьтесь на разбившемся корабле, — предостерег Гримальд.