Самарин улыбнулся.
— Кто рассказывал? Жена?
— Не важно кто. — Волков не стал вдаваться в подробности. — Но больше всего, братва, меня бесит, что фронтовикам сейчас очень мало привилегий. Месяца три назад — это еще дома было — позарез понадобилась мне справка. Пошел в домоуправление. Открываю дверь — деятель сидит: ряшка — во, пузо — тоже. Так, мол, и так, говорю, справка нужна. Он, собака, даже глаза не поднял: «Завтра зайдите». Начал я права качать. Деятель надулся, как индюк: «Я, дорогой товарищ, между прочим, тоже воевал». Понял — врет. А как докажешь, когда на нем китель с дырочками для орденов, на толкучке, видать, купил, сволочь. Потребовал я у него военный билет — поозоровать решил. Он милиционера кликнул — как раз рядом пост находился. Постовой фронтовиком оказался — даже внушения мне не сделал. Вышел я и услышал, как тот деятель стал разоряться. На милиционера кричал. На фронтовика!
— Фронтовики фронтовикам рознь, — сказал Самарин.
— Верно, — легко согласился Волков. — И пьяницы среди нас водятся и попрошайки. Но сами посудите, братва, что человеку делать, если вместо ног у него тележка на подшипниках, а пенсия с гулькин нос?
Самарин усмехнулся:
— Дядю Петю вспомни.
— Паисия Перфильевича? — воскликнул я.
Бывший лейтенант нахмурился.
— Никогда не называй его так.
— Знаю! Я в больнице с ним познакомился — в одной палате лежали.
Волков перевел взгляд на Самарина:
— Продолжай, лейтенант.
Тот задумался. Его глаза потеплели, складки на лице разгладились.
— Дядя Петя весь израненный — еле-еле душа в теле. Однако ж не попрошайничает и не напивается до омерзения, хотя это дело, — Самарин щелкнул себя по шее, — любит не меньше нас.
— Дядя Петя — человек, — задумчиво произнес Волков. — И ты, лейтенант, человек! Я хоть и не воевал с тобой, но представляю, как тебя братва уважала.
Самарин пробормотал:
— А свинью подложили.
— В семье не без урода, — возразил Волков. Посмотрев в окно, воскликнул: — А вон и Варька!
Я тоже посмотрел в окно. По дороге, обложенной кирпичиками, вышагивал с важным видом парень с бабьим лицом. На нем была парусиновая блуза, застегнутая на все пуговицы. Жесткий воротник вдавливался в жирный подбородок.
— Он и есть Варька, — пояснил Волков.
— Прозвище? — поинтересовался я.
— Конечно. По анкете этот гражданин Владлен, или Вадик, как он сам себя называет. Варькой мы его окрестили.
— Ты, — уточнил Самарин.
— Я, — охотно подтвердил Волков.
Стремясь разглядеть парня получше, я подошел к окну. Самарин и Волков встали рядом. Парень увидел нас, помахал рукой, направился к нам.
— Сейчас отведу душу. — Волков оживился.
— Не связывайся, — посоветовал Самарин.
— Извини, лейтенант, не могу! Как увижу этого типа, язык чешется.
— Хорошо, что не руки.
— Руки тоже! — Волков сунул их в карманы.
Подойдя к нам, парень кинул на меня взгляд!
— Новенький?
— Старенький, Владлен, старенький, — ответил Волков. — Огни и медные трубы прошел, как и мы… Еще вопросы будут?
Нижняя губа у парня оттопырилась.
— Чего ты все время хамишь мне, Волков?
— Тебе мерещится, дорогой мой, что я хамлю, — не скрывая насмешки, произнес Волков.
— Я уважаю фронтовиков, — сказал парень. — Мой свояк тоже воевал.
— Сам-то ты с какого года? — С двадцать шестого.
— Одногодки. — Волков кивнул на меня.
Парень вздохнул:
— Меня по болезни не взяли.
— По какой-такой болезни?
— С сердцем что-то.
— Врешь!
— Справку могу показать… Зря ко мне придираешься. Я про вас везде говорю: фронтовичкам все в первую очередь. Скоро новые тумбочки привезут — десять штук. Вам — три.
— Почему три? — возмутился Волков.
— Дурдыеву это останется. — Парень показал рукой на обшарпанную тумбочку.
— Себе небось новую притащишь?
— Зачем она мне, — лениво откликнулся парень.
— Уверен, новую! А чем ты лучше Гермеса? — Волков все повышал голос, но рук из карманов не вынимал.
— Я — активист, — вдруг сказал парень.
Волков фыркнул:
— Давно ли сделался им?
— Ты, Волков, только поступил в институт, а я уже на втором курсе. Меня даже в профком собираются выдвинуть.