— Я пять посылок с фронта отправил, — хвастал Козлов.
— А у меня промашка вышла, — уныло отзывался Сайкин. — Послал я, понимаешь, мыло, золотые вещицы в него вдавил — колечки и прочую ценность, а жена, дура, взяла и снесла мыло на базар. Не поняла, чертова кукла, намека, который я в письме сделал. А в открытую написать побоялся — цензура.
— Поделом тебе! — не выдержал дядя Петя.
— Брось прикидываться, старый! — вспылил Сайкин. — Сам небось трофеями сидор набивал, а теперь недоумка из себя корчишь.
— За всю войну два трофея добыл, — спокойно сказал дядя Петя. — Вот эту бритву, — он достал из тумбочки отделанную перламутром бритву, — да зажигалку. И ту на базар снес, когда врачи курить отсоветовали.
— Врешь! — не поверил Сайкин.
— Чего мне врать-то? — откликнулся дядя Петя. — Ты не замполит, а я уже не солдат.
— Ну и дурак, коли так.
Козлов молча кивнул.
…Узнав о скором появлении Алии, я разволновался, стал готовиться к встрече с ней: зашил дырку на халате, вымыл под краном тапочки из клеенки, пожалел, что нет гуталина и сапожной щетки — хотелось надраить тапочки, как драил раньше сапоги.
Посмеиваясь, дядя Петя наблюдал за мной. Порывался сказать что-то и наконец посоветовал:
— Лучше волосья постриги — оброс, будто дьячок.
— Денег нет, — признался я.
— У меня займи. Останешься в Ашхабаде — отдашь, а нет — невелики деньги полтина.
Парикмахер — добродушный старичок на деревянной ноге, с облезлым чемоданчиком в руке — приходил в нашу палату два раза в неделю. Открыв дверь, спрашивал с порога: «Стричься-бриться будем?»
Сайкин и Козлов брились сами — у них были трофейные бритвы, — а дядя Петя, хотя и имел такую же, молча кивал парикмахеру и так же молча усаживался на стул, заткнув за ворот пижамы полотенце.
Старичок парикмахер был большим говоруном. Разводя мыло в алюминиевой чашечке с помятыми боками, он сообщал городские новости, по-своему комментировал их. Чувствовалось, ему хочется поговорить, и дядя Петя не перебивал его. Но когда, намылив щеки и подбородок, старичок начинал править бритву, дядя Петя просил, кося на нее глазом:
— Поаккуратней брей, дед. Прошлый раз три пореза сделал.
— В прошлый раз рука дрожала, — оправдывался парикмахер.
— Лишку выпил?
Старичок конфузился. От него всегда попахивало сивухой. Маленький красный нос, похожий на свеколку, подтверждал: парикмахер любит выпить.
«Алкаш», — сказал про него Козлов. «Слабый он, — возразил дядя Петя. — Один живет, как я».
Заняв у дяди Пети пятьдесят копеек, я рванулся к парикмахеру, когда тот появился на пороге:
— Стричься будем, дед!
Старичок отпрянул. С опаской поглядывая на меня, бочком втиснулся в палату, стуча деревянной ногой.
— Постриги его покрасивше, — попросил дядя Петя.
— Исполню. — Старичок кивнул.
Постриг он меня хорошо. Я то и дело выбегал в туалет, где над жестяной раковиной висело потускневшее зеркало…
За полчаса до смены дежурства вышел в коридор. Сел на старый, продавленный диван, обитый потертым, потрескавшимся дерматином. Этот диван доживал свой век в одном из коридоров, откуда хорошо были видны настенные часы с массивным маятником, входная дверь и столик сестер. Ночью, когда в отделении становилось спокойно, на диване дремали сестры. Дерматин сохранял едва ощутимый запах духов. Пружины были слабыми: сев, я глубоко провалился, лицо находилось на уровне колен. Я откидывался на спинку, облокачивался на валик — все равно сидеть было неудобно. Решил походить по коридору, сделал несколько шагов и увидел Алию. Еще утром я представлял себе, как мы встретимся, что я скажу ей, а теперь растерялся.
Алия была в нарядном платье — красные гвоздики на белом фоне. Густые, пышные волосы падали ей на плечи, и я пытался сообразить, как она уместит их под сестринской шапочкой.
— Добрый вечер, — сказала она.
— Добрый вечер, — спохватился я.
— Вот уж не думала, что вы так быстро поправитесь. — Алия улыбнулась.
Ее улыбка возвратила мне смелость, и я сказал, что она, Алия, мне очень понравилась.
— Правда?
Поговорить нам не дал Сайкин: встал на самом видном месте — ни вперед, ни назад. Хотелось крикнуть ему: «Проваливай!» — но я стеснялся Алии. Она тоже заметила Сайкина, направилась в кабинет, где переодевались врачи и сестры. Я проводил ее долгим взглядом и одновременно с Сайкиным вошел в палату.