А если решился, то нужно делать, это закон такой. Ни о каком сне не могло быть и речи — следовало всё продумать и рассчитать. Во-первых, ни слова родным — растрезвонят, обсмеют, ещё, чего доброго, от расстройства всё волшебство пропадёт, и тогда уж конец всем мечтам. Во-вторых, бутыль спрятать подальше и понадёжнее, а от мысли выменять за часть её содержимого что-то полезное пришлось с сожалением отказаться — по тому, хотя бы, что нельзя же товарищей обманывать! Что они, лишённый волшебной силы, будут делать с колдовской жидкостью? Колдовать уж точно не смогут, а то и потравиться могут, легко. С другой стороны, опять же, когда он сам сделается волшебников, проходив в учениках сколько-то там лет, у него уж точно всего будет вдосталь, это ясно. А пока, значит, придётся потерпеть. Но это ничего, ничего. Главное то, что в-третьих, а в-третьих нужно поболтаться по дворам, послушать разговоры, поспрашивать и поискать, и понять, наконец, кто из волшебников собирается брать учеников. При определённой удаче можно даже выбрать себе наставника пощедрее того самого Зинтернаха, который слепого с обрыва столкнёт, лишь бы тот ничего не узнал.
Следующие два дня целиком были посвящены разведке. Даже бегая из лавки в лавку по отцовским поручениям Житька то тут, то там вставлял словцо и слушал, как отзовётся — а что удивительного? Смотрины же, все только о волшебниках и спорят. И дело, как ни крути, складывалось весьма удачно — в честь Смотрин, волшебники устраивают целое представление. Любой, кто хочет, может прийти на площадь пытать счастье, а они на каждого посмотрят и учеников отберут. Лучшего нельзя было и ждать! Житька еле вытерпел, еле дождался нужного дня. Он тем только и жил, что любовно представлял себе пузатую бутылку спрятанную в сундук и повторял раз от раза, боясь спутать порядок: Лаим шесте стомархат!
И вот, настало заветное утро. Ушёл, не сказавшись, захватив с собой своё сокровище, завёрнутое в кусок холстины — подальше от любопытных глаз. Пошёл к Дворцовой — сегодня пускали всех, и народу натекло сотен пять, не меньше. Гомону, шуму, но все по краям площади теснились, а перед собором, перед самыми его громадными, серебряными воротами выстроились в ряд… Житька увидел, и сердце заныло — ну все, как один, видно же за версту, боярские дети. Вон, в каких кафтанах, и шапки с отворотами, перья пёстрые воткнуты — видно, что наряжались! А у кого и сабелька на боку посверкивает. И не всё ж мальцы — и юноши статные были, особняком держались, и отроки что-то громко обсуждали, сбившись в кружок и размахивая руками, только далеко же — не разобрать, одни обрывки ветер носит. Одни только мальцы стояли порознь, тихо и испуганно.
Житька собрался с духом, и решился. Пошёл к ним. Прошёл шагов десять, совсем уж близко, а живот подводит, ноги не идут — хоть назад поворачивай. Невольно шаг замедлил, а мысли кружатся — может, и нечего? Куда ж мне, со свиным-то рылом в калашный ряд? Выдумал, тоже мне, волшебник. Подумал, и тут ему на плечо рука опустилась. Тяжело так, чуть к земле не прижала. Развернула к себе — стражник. Усатый, громадный, в куртке с красными полосками и начищенных сапогах — видно, в честь праздника.
— Ты куда это, малец? Не видишь, что ли — тут господа волшебники сейчас учеников будут выбирать. Давай, не путайся под ногами. Видишь, где народ стоит? Топай туда.
Сказав, стражник явно счёл дело сделанным, и неспешно, поглядывая по сторонам, зашагал к своим. Обернулся для порядка, глянул на Житьку, нахмурился.
— Малец, ты что, не понял разве? Топай давай! — прикрикнул он.
Житька стоял, набычившись, прижимая к груди бутыль. «Не уйду, — вертелась мысль. — Не отступлюсь. Я — волшебник, мне нужен наставник». Стражник вновь подошёл к нему, схватил за плечо.
— Не уйду! — крикнул Житька. — Говорили же — всем можно! Кто желает себя испытать, любой может! А где сказано, что у простых силы не бывает, а? — он едва-едва сдерживался, чтобы не заплакать от душащей обиды и страха. Одна злость спасала: — Всем можно, пусти.
— Эй, дядька! Кто там такой смелый? — донеслось со стороны собора, оттуда, где ждали волшебников будущие их ученики. — Ну, ты пусти, пусти его, позабавимся.
Стражник посмотрел в ту сторону, поджал губы, кивнул, да и пошёл назад. Житька остался стоять один. Ветер, гонявший по брусчатке песок, пыль и сор поднялся вдруг и хлестнул его по лицу, заставляя очнуться и поспешить к остальным.
Вовремя. Под праздничный, медный крик рогов, кованные серебром двери медленно распахнулись, и из тьмы на свет, по двое стали выходить первейшие волшебники. Житька стоял ни жив ни мёртв. Парень лет пятнадцати (это, видно, он отослал стражника), называл по именам выходящих. Пот холодной струйкой сбежал по спине, когда он шепнул, чуть наклонившись, на самое ухо: Имбрисиниатор и Альрех-Тинарзис. Житька поднялся на цыпочки, стараясь лучше рассмотреть их — высокий, сутулый старик с тонким посохом в руках и громадным, горбатым носом, теряющимся в густых, серо-пепельных бороде и усах, он был, верно, самим Имбрисиниатором, а юноша рядом с ним, румяный и одетый в щегольской кафтан, без волшебницкой парчовой накидки, был, верно, Альрехом-Тинарзисом.