Но отстраняться и вырываться не стала.
В конце концов, эта ночь действительно была потенциально последней ночью в их жизни. А когда ты знаешь, что хорошие вещи, от которых ты отказался сегодня, могут больше никогда не произойти — это разительно меняет твои взгляды на то, от каких вещей не стоит отказываться.
Лив ненавидела это. Ненавидела черноту, в которую проваливалась без возможности выбраться по собственной воле. Ненавидела странную музыку, звучавшую в эти мгновения в её голове.
Хотя она сама в этот миг находилась в своей голове. Вся она.
А музыка была действительно странной — механической и звенящей, словно бы из музыкальной шкатулки. Прилипчивый, навязчивый мотивчик. И со временем мелодия играла всё медленнее и тише, как в настоящей музыкальной шкатулке, пока не становилась искажённой до неузнаваемости, а слух не мог уловить нот. В тот момент, когда музыка прекращалась и шкатулка останавливалась, Лив просыпалась; но до этого момента она находилась в странном… ничто. Нет, это не был сон — к ней прорывались обрывки голосов, которые слышали её уши, и тепла, которое ощущали её губы. Отголоски ощущений, которое испытывало её тело. И всё это время она стояла в черноте, не имеющей направлений и границ, не имея возможности разглядеть даже собственной руки, не имея возможности сделать хоть что-то.
Поэтому она даже радовалась, когда в какой-то момент из темноты начинал звучать голос.
— Ты боишься меня?
Лив чувствовала его присутствие. И голос… он звучал так реально и так близко, что казалось, протянешь руку — и коснёшься его обладателя.
— Нет.
В этот раз темнота особенно пугала. Два раза шею сводило назойливой ноющей болью, после чего Лив ощутила слабость и дрожь в руках. И она уже поняла, что все ощущения здесь значительно приглушены по сравнению с тем, что она действительно чувствовала. Сюда доносилось лишь эхо реальности.
Если она ощутила такое здесь — страшно подумать, что же творилось в это время с её телом.
— Почему же? Меня стоит бояться.
— Я тебя ненавижу. Бояться глупо.
Лив действительно не боялась его. Ей рассказывали, что он делал с мамой и с Ташей — но это не пугало её, а злило.
— Храбрая девочка. — Голос тихо засмеялся. — Жаль, что храбрые дети чаще всего плохо заканчивают. У них нечасто достаёт храбрости, чтобы не прятаться под кроватью при появлении зла, но ещё реже им достаёт сил, чтобы этому злу противостоять.
— Убирайся, ты, слышишь? Скоро мы тебя найдём, и Мастера с Кесом и дядей Ароном тебя в порошок сотрут!
— Сомневаюсь.
Лив вздрогнула: голос звучал прямо за её спиной, и это странное ощущение в кончиках волос…
— Почему ты не уходишь сразу, как тебе перестаёт быть нужным моё тело? Я не хочу тебя слышать!
— Мне интересно. И не в моём стиле пользоваться чужой вещью, не перекинувшись словечком с её владельцем.
Лив помнила, как впервые услышала этот голос. Тихий, спокойный, такой безопасный…
Гулять по большому городу одной оказалось неуютно, но Лив спрашивала дорогу у прохожих. Только у женщин, как учила мама. Ей милостиво рассказали, где находится ближайшая контора колдуньи; так что, привязав Принца у входа под вывеской в виде восьмиконечной звезды — октограммы, ей про них Джеми рассказывал, — Лив вошла в комнатку, где в кресле сидела с книжкой женщина в тёмно-серой мантии. Колдунья встретила Лив подозрительно, но когда девочка протянула ей золотой (один из десяти, позаимствованных из комнаты дяди Арона) и сказала, что хочет найти сестру, вроде бы успокоилась. Правда, спросила, знают ли родители, что Лив здесь, но Лив уверенно кивнула и сказала, что ей очень-очень нужно.
В итоге колдунья всё же достала из шкатулки на столе карманное зеркальце и, отрезав у Лив прядь волос, зажгла чёрные свечи, горевшие зелёным огнём.
Лив следила, как женщина сжимает волосы в ладони, пока лицо её становится всё более удивлённым. Потом, с непонятной злостью кинув чёрную прядь на стол, она достала кинжал и сказала, что ей нужно взять у Лив немножко крови; нельзя сказать, что Лив в этот момент не было страшно, но разве что самую капельку. Колдунья сожгла волосы и смешала пепел с кровью, а потом капнула этим на зеркало, добавив туда каплю воска с чёрной свечи; и когда она наконец поманила Лив пальцем, предложив ей заглянуть в зеркальную гладь, девочка увидела Ташу, бредущую по заснеженному лесу… на один-единственный миг.