— Почему бы не устроить резню во дворце, так вы решили? Почему бы не натравить одних простых смертных на других простых смертных, а самим не отсидеться в стороне?
— Мы не знали, что дойдёт до такого, — произнёс Мечник глухо. — Но переворот не мог обойтись без жертв.
— Женщины, старики, дети — жившие в том же дворце, убитые вместе со своим королём… о них вы не подумали. Но ваши руки чисты, да и Шейлиреара тоже. Ведь он, как и вы, не участвовал в резне… лично. — Амадэй переводил взгляд с одного волшебника на другого. — Скажите, наследники Ликбера: вы ведь наблюдали за тем, что происходило в Альденвейтсе Кровеснежной ночью?
Стало слышно, как где-то внизу маятник напольных часов бьёт полночь — и в воцарившейся после этого тишине Странник невозмутимо выложил перед товарищем пару восьмёрок.
— Но правитель из него всё равно хоть куда, — вновь устремив взгляд в карты, пожал плечами Иллюзионист.
Амадэй помолчал, глядя в окно, где меркнущий день сыпал с медленно темнеющего неба снежную крупу.
— Пожалуй. — Он улыбнулся: скупой, какой-то странной улыбкой. — С этим не поспоришь.
А Лив, проснувшаяся некоторое время назад, повернулась на другой бок — и подумала, что она не знала принцессы, имя которой так похоже на имя её мамы, но ей очень жаль её.
Как и всех, кто погиб в ночь, когда снег под окнами королевского дворца сделался красным …
Изысканная медлительность старосветских и менуэтов уступала место стремительности галопов и вальса масок. Бал кружил головы с безжалостностью музыкальной шкатулки — и когда смычки невидимых скрипок в который раз ударили по струнам в завершающем аккорде, а кавалеры проводили дам к скамьям, расставленным у зеркальных стен (довольно-таки грубым), Таша с Алексасом были в их числе.
— Ну и как тебе танец Лета? — спросил её рыцарь с улыбкой под бархатной чёрной полумаской.
— Неожиданно весело, — признала Таша, сев на скамью и всё ещё пытаясь отдышаться.
Задорный и быстрый танец Лета, включавший в себя притопы, прихлопы и прочие «простонародные» элементы, изначально и был народным — но давным-давно на гуляниях в Ночь Середины Лета его подсмотрел один из Бьорков. Он велел ввести приглянувшийся танец в программу балов, и знать, поначалу брезгливо воротившая носы, вскоре нашла в веселье «по-простолюдински» определённую прелесть (знать вообще часто находила прелесть в жизни простого народа — из окна роскошного особняка почти всё кажется прелестным). В итоге танец Лета остался при дворах, даже когда народ его уже позабыл.
До сего дня Таша его не знала. И когда его объявили, танцевать, естественно, не хотела. Но Алексас всё равно увлёк её в толпу масок — и в итоге, ведомая им, подсказывавшим каждую фигуру, Таша не только потанцевала, но даже получила искренне удовольствие от процесса, на пару минут забыв обо всём прочем.
К сожалению, теперь реальность быстро ей об этом напомнила.
Посмотрев на седовласого слугу в чёрном сюртуке — человека, со счастливой улыбкой лунатика предлагавшего гостям бронзовый поднос, на котором истекали холодными слезами серебряные чаши, наполненные игристым вином, — за его спиной Таша увидела то, что искала: синюю маску в белом с голубом плаще. Пусть фарфоровая маска с нарисованным на неё плачущим ликом закрывала всё лицо, но белобрысая макушка Андукара всё равно угадывалась без труда.
Как и Кэйрмиль — в даме, окутанной облаком алой органзы, с которой синяя маска сейчас беседовала.
Когда Таша поняла, что время пришло, сердце слегка ёкнуло.
«Алексас, пора», — скомандовал Найдж; Таша потеряла колдуна в толпе, но он явно не потерял их.
Поцеловав ей руку на прощание, Алексас непринуждённо прошествовал по направлению к лакею. Взяв одну из чаш, вернулся: Таша лишь сейчас поняла, что сидит совсем рядом с местом, где по зеркальной поверхности стен змеилась едва заметная вертикальная трещина.
«Готов? Насчёт три».
Вместо ответа Алексас небрежно прислонился спиной к зеркалу — рядом с Ташей, к самой трещине.
«Раз…»
Когда Алексас поднёс чашу к губам, Таша увидела, как Кэйрмиль торопливо плывёт к выходу из зала.