— Похоже, мне даже не придётся вмешиваться, — заметил Лиар. Он не держал её: знал, что у Таши хватит ума не высовываться за границу магического щита, где дрожала земля и бессильно травили воздух отражённые заклятия. — Даже дракон без дела останется.
Таша знала, как всё будет. Бесконечно отражать одновременно десяток неуязвимых мечей, магическую атаку Мастеров Адамантской Школы и ментальную атаку двух сильнейших телепатов Аллиграна не сможет даже Зельда. Рано или поздно один из трёх элементов её защиты даст сбой — и какой, не суть важно. Важно то, что потом в разрушенный защитный круг войдёт Арон, и одного точного удара будет достаточно, чтобы раз и навсегда покончить с Возлюбленной Богиней по имени Зельда.
А после, убедившись, что чужие руки сделали всё, как должно, Лиар покинет временное тело и вернёт его законному владельцу. Наверное, ещё прежде, чем Арон и Мастера соизволят обратить внимание на них двоих. Впрочем, даже если тёмный амадэй немного задержится, чтобы обменяться парой слов с любимым братиком, ему ничем это не грозит. Ни Арон, ни Мастера не тронут тело Алексаса — это никак не поможет разобраться с его временным владельцем.
Какой стройный, изящный план.
Таша не могла им восхищаться. Невозможно восхищаться существом, которое ты ненавидишь больше всего на свете. Но она ужасалась холодному сиянию его чистого, незамутнённого эмоциями разума. Гению, которого никто и никогда не смог превзойти.
Мастерству игры за чёрных, отточенной за сотни лет жизни, посвящённой мести.
— Развязка и правда вышла эффектной, верно? — почувствовав прикосновение к своим волосам, Таша отшатнулась. — Забавно… ещё совсем недавно тебе это нравилось.
— Зачем? Зачем было всё это? — на её глазах вскипали слёзы холодной ярости. — Зачем я нужна тебе?!
— Считай, ты расплатилась за то, что когда-то было у меня отобрано.
— У тебя отобрано?! — она обернулась, взглянув в его спокойное лицо; за чертой купола всё взрывалось, кипело и плавилось, но Таша этого уже не видела. — Это ты убил ту, кого любил Арон! Ты, твоя магия, твой эгоизм! Как ты мог обвинить его в этом? Обвинить любимого брата в том, что он оказался лучше тебя, оказался достойнее любви?!
— Она не любила его. Как он — её. Он был влюблён, пылал страстью, желал — всё что угодно, кроме любви, — голос Лиара пронимал холодком до мурашек. — Арон всегда был эгоистом. Милым маленьким мальчиком, который хотел быть любимым. Мальчиком, который захотел понравившуюся игрушку, но не задумался, какую цену придётся за неё выплатить.
— Он? Он эгоист?! — Таша уже кричала. — Ничего не путаешь?
— Ах, да. Совсем забыл. — Глядя в её глаза, амадэй усмехнулся. — Арон же поведал тебе сказочку о нехорошем старшем братце, не простившем младшенькому отобранную возлюбленную?
Таша не ответила.
Она уже научилась чувствовать подвохи.
— Жаль. Я так долго пытался отучить его врать. — Лиар склонил голову набок: мягким, очень плавным жестом. — Видишь ли, девочка моя, его история — почти правда… за исключением того, что Лоура влюбилась в него не сама. Это Арон внушил ей чувство. Использовал силу, данную ему Кристалью, заставив её думать, что она разлюбила меня и влюбилась в него. Но разум твердил ей одно, сердце утверждало другое… и это свело её с ума. — В его взгляде стыл холод — и спокойная, сотнями лет заглушённая боль. — И это привело женщину, которую я любил, в петлю.
— Лжёшь, — прошептала она.
— А я ведь уже говорил тебе. Неужели я мог пообещать нежно любимому братику вечность мучений лишь за то, что моя возлюбленная выбрала его? Наверное, мог… если б я был им. — Амадэй легко коснулся её руки. — Что ж, смотри. И решай сама, лгу я или нет.
Таша не успела отшатнуться: глаза его внезапно размылись во мгле, и…
…она стояла, глядя на остовы сгоревших домов. Тьма окутывала её, тьма и запах гари, и ветер нёс серый пепел, зарывая его в волосы.
— Я найду её, — Ташины губы разомкнулись независимо от её желания, и голос, сорвавшийся с них, был мужским. — За ней должок. Лично передо мной.
— Какой? — едва слышно спросил женский голос за спиной.
Пальцы Лиара стиснули рукоять меча так, что любой другой ощутил бы боль — но не он.
— В этом городе был человек, который стал для нас дороже остальных. Я бы не простил ей смерти всех, но за смерть одного обеспечу ей преисподнюю.