Таша помолчала.
Сможет ли однажды она сказать ему, что произошло в эти выпавшие из его жизни дни? Что было между ней и тем, кого она воспринимала как Алексаса — с частичкой его, Джеми, в глубине их слившейся души?
Что на пару ужасных, отвратительных, непозволительных мгновений Таша позволила себе смириться, что он никогда не вернётся?..
— Клянусь, — тихо произнесла она.
Сможет. Не прямо сейчас, но сможет.
Она ведь так устала лгать…
— Клянусь, — эхом откликнулся Джеми.
Таша крепче сжала его пальцы — хотя крепче, казалось, уже невозможно, — и по зелёной дорожке они вместе направились к открытым белоснежным дверям, за которыми уже шумели нетерпеливые придворные.
— Морли-малэн?..
Услышав негромкий голос, прозвучавший со стороны оставленной позади лестницы, ребята обернулись — и Джеми, сглотнув, застыл каменным изваянием.
По белой галерее, украшенной пёстрыми гобеленами и изысканной резьбой, вместе с Первым Советником к ним неторопливо шёл король.
— Морли-малэн, — приблизившись, Советник дружелюбно склонил голову, глядя на Ташу поверх дымчатых очков.
— Добро пожаловать в Альденвейтс, — молвил Шейлиреар Первый.
Как же он молод, подумала Таша, глядя в лицо того, чьё королевство она в итоге спасала. И одет так просто…
Шейлиреар избегал позолоты, украшений и помпезности, предпочитая простые элегантные наряды однородно чёрного цвета. Сейчас, когда Таша впервые видела его вблизи — не на портрете, не в агонии после смертельного проклятия, — она понимала, что у короля и правда удивительно приятное лицо. И удивительно приятный голос. Странно знакомый: должно быть, запомнился ещё с той праздничной ярмарки в Нордвуде, где Таша впервые его услышала.
— Ваше Величество…
Она присела было в поклоне, но Шейлиреар решительно перехватил её руки, вынудив выпрямиться:
— Не нужно, Морли-малэн. Это мне предстоит выражать глубочайшее почтение за тот неоспоримый вклад, что вы внесли в столь опасное дело. — Улыбка смягчила чёткие живые черты его лица, делая его куда человечнее, чем на официальных портретах. — И, думаю, тут и преклонённых колен не хватит… Впрочем, моё почтение подождёт до окончания суда. — Он сделал приглашающий жест, и светлые глаза под чёрными кудрями сверкнули весёлым блеском. — Дамы вперёд.
Таша покорно шагнула вперёд, мимо слуг, застывших у дверей бесстрастными статуями — и настойчиво потянула за собой Джеми, лишь сейчас кое-как выдавившего из себя поклон.
Мда. Учитывая, как горячо «любят» короля её рыцари, проблем в ближайшее время предстоит много. Ничего… как-нибудь разберутся.
Разбирались и с задачками посложнее.
Таша переступила порог — и окунулась в восторженный гул встречавшей их сиятельной толпы.
Пришла пора вершить справедливость.
Лив долго бежала по дворцовым анфиладам. Глотая злые слёзы, сама не зная, куда бежит: мимо картин, гобеленов и зеркал на дворцовых стенах, мимо изумлённых слуг и придворных, растерянно отступавших в стороны перед маленькой сестрой спасительницы королевства.
Почему, почему, почему все вокруг лжецы?! Почему Таша, почему Джеми, почему они, которых она любила… Хоть бы они все исчезли, хоть бы их никогда не было!
Или её самой не было…
Почему мама умерла? Почему Богиня допустила такое? Почему, почему, поче…
С разбегу врезавшись в кого-то, Лив пребольно ударилась лбом — и упала на ковровую дорожку, схватившись за голову.
— Кого я вижу! — удивлённо раздалось сверху.
Будь это кто угодно другой, Лив, наверное, кинулась бы на него с кулаками.
Но это оказался Иллюзионист.
Подхватив девочку под мышки, волшебник поставил её на ноги. Присев на корточки, дунул на пострадавший лоб: боль мгновенно утихла.
— И куда ты так… погоди, ты что, плачешь?
Пару секунд Лив судорожно грызла губы.
Потом, не выдержав, уткнулась волшебнику в плечо.
— Они все мне врали! — крик вырвался сам собой. — Таша, Джеми, Арон, все… а мама… мамааа…
Слова обратились в тоненький всхлип — и Лив зарыдала в голос.
Иллюзионист молча подхватил её на руки. Понёс куда-то. А Лив всё плакала и плакала, и слёзы выжигали в её душе что-то, что — откуда-то она знала — уже никогда не вернётся. Плакала, пока не поняла, что лицо её обжигают снежинки.