— О том, что изменить Ташину память и поставить блок в сознании Джеми и Алексаса — единственный способ обмануть кеаров, дознавателей и правдометры, — невыразительно проговорил тот. — И что Зрящий — единственный телепат, способный сделать это так, чтобы никто не заметил следов.
— Алексас? — Таша смотрела на юношу, пытаясь унять страх, холодом разлившийся под кожей. — Ты… колдуешь? Но поче… где Джеми?
Он не ответил. Просто смотрел на неё: спокойными, пронзительно синими, очень взрослыми глазами.
А потом — вдруг, внезапно — она поняла.
— Двоедушие… кончилось?
Почему получилось только прошептать?
— Так ты знала.
Взгляд Алексаса был непроницаем.
— И… теперь ты один… в этом теле?
Он, помедлив, кивнул.
— И ты… владеешь магией?
— Как видишь.
Таша отступила ещё на шаг. Запнувшись обо что-то, рухнула в подвернувшееся позади кресло: не понимая, почему она дрожит, словно в лихорадке, почему голос пропал, сорвавшись в шёпот.
— Но… не могло же так быстро… должно было быть… что-то, какой-то переход…
Почему? Почему она не успела даже попрощаться с Джеми?
Недотёпистым, вечно взъерошенным, занудливым, любимым…
— Это… не должно…
Почему Джеми? Тело-то ведь его…
Почему кто-то из них вообще должен был исчезнуть?
Почему из двух друзей с ней остался один? Почему именно сейчас? Почему, почему, поче…
Комната поплыла в жаркой радужной пелене, подступившей к глазам; а потом все чувства, что она сдерживала весь вечер, прорвались хрипом из сдавленного слезами горла — и Таша скрючилась в кресле, спрятав лицо в ладони, уткнув голову в колени.
Кусая солёные губы, рыдая до боли в скулах.
— Прости, прости, — хрипло шептала она, раскачиваясь взад-вперёд, пока боль жгла душу калёным железом, — прости, пожалуйста, я… я…
Почему? Если бы здесь был Арон, который ответил, помог, исправил…
И на один короткий миг Таша забыла, что он далеко: потому что до этого так крепко и бережно её обнимали только его руки.
— Не плачь, — шепнул Алексас, опустившись на колени перед креслом. — Пожалуйста.
— Если бы я не ушла… что… что было бы?
— Ты ничего не могла сделать. — Он бережно утёр ладонью мокрые дорожки на её щеках. — Не плачь. Меньше всего на свете Джеми хотел бы, чтобы ты плакала из-за него.
Она всхлипнула: пытаясь, но не в силах сдержаться.
— Прости меня, я… должна была тебе сказать, вам обоим сказать…
— Я не сержусь. Здесь нет твоей вины.
— Неужели ничего нельзя сделать? Вернуть…
Он не ответил: лишь обнял крепче.
Должен быть выход, отчаянно думала Таша. Должен. Не может его не быть.
Арон повернёт процесс вспять. Арон поможет. Как всегда.
Обязательно.
Светлая, спасительная мысль разжала огненные тиски, стиснувшие её сердце — и плач стих.
Таша ощутила, как Алексас мягко проводит кончиками пальцев по её ресницам, стирая последние слёзы:
— Успокоилась немного?
Она глубоко, прерывисто вдохнула.
— Да.
— Хорошо. — Ободряюще коснувшись её щеки, Алексас поднялся с колен. — А теперь, моя королева, расскажите мне всё, что произошло во дворце после покушения на короля.
— Ты… знаешь?
— Кеары ведь должны были объяснить племянникам герцога причины ареста. — Он подвинул ещё одно кресло, сев напротив. — Итак?..
Уставившись куда-то выше его плеча, Таша, как могла, выровняла дыхание. Потом спокойно, размеренно пересказала события последних часов; Алексас слушал крайне внимательно, не перебивая, лишь иногда изрекая «ясно» или «ага».
Под конец даже ей самой почти верилось в своё спокойствие.
— …а потом я вернулась сюда и нашла тебя. Вот и всё. — Таша попыталась улыбнуться, но вышло плохо. — Сказке конец.
— Боюсь, только начало, — покачал головой Алексас. — И что ты собираешься делать?
— Съездить в Броселиан. Поговорить с мастером, который сделал чашу.
— Когда?
— Не знаю. Наверное, сначала дождёмся Арона. По идее, он уже вот-вот должен…