Средь других имен

Наш этап готовился: в дорогу.
Для отправки собирали нас
в камере огромной. И с порога
женщин я увидел в первый раз.

Полтора десятка их там было,
женщин-заключенных молодых…
Сердце сразу горестно заныло,
зрелище ударило под дых!

Не были мы низкими самцами,
просто поклонялись их красе,
а когда не видишь месяцами —
кажутся красавицами все!

Сквозь решетку видим очень четко —
ад бледнеет от подобных мук!
Но хоть разделяла нас решетка —
только не для глаз и не для рук.

Подержали нас бы тут подольше!
Глаз не оторвать — ну, хоть умри!
Нас, мужчин, намного было больше,
были вперемежку блатари.

— Погляди-ка, шмары тут что надо!
Ты! Мурёнок! Дай пощупать грудь!
— Негодяи! Выродки вы! Гады!
Чем бы вас по шее садануть!

— Мы — в законе! Сука ты чумная!
В лагере запляшешь на ноже! —
Я увидел, как одна блатная
расстегнула кофточку уже.

Знаю я закон бандитской финки:
если фраер, то живи, дрожа!
Люди — две неравных половинки,
жизнь для воровства и грабежа.

— Ты! Мурёнок! Ни пера ни пуха!
— К черту, уркаган мой дорогой! —
А средь женщин — стройная старуха
бровь с презреньем выгнула дугой.

Видно по всему — интеллигентка.
Сколько ты в тюрьме перенесла
издевательств разного оттенка,
щедрой мерой вылитого зла!

— Бабушка! Гражданка! Подойдите! —
никну к разделяющим сетям. —
Вы-то тут за что, за что сидите?
Чем сумели насолить властям?

Слышу: надзиратель там, за дверью,
сбрасывает тяжкие крючки.
У старухи вызвали доверье,
вероятно, все ж мои очки.

Подала мне сухонькую ручку:
— Пестель я, — и взгляд ее лучист.
— Это тот, который?..
   — Да, я — внучка.
— Это тот, который декабрист?!

— Власть — насилье, как ее ни красьте.
Я свой крест безропотно несу.
Пестели сидят при всякой власти —
зарубите это на носу!

— Бабы! Выходите все с вещами!
Кончился тюремный ваш привал! —
Я склонился — быстро, на прощанье
руку Пестель я поцеловал.

Так прошло чудесное мгновенье…
У нее рука — теплей моей.
И чуть легче от прикосновенья
стало мне, а может быть, и ей.