Верь:
Лязгнут запоры… Сквозь рваный поток
Снов
Дверь
Настежь — «Фамилия!» — краткий швырок
Слов, —
Сверк
Грозной реальности сквозь бредовой
Мрак,
Вверх
С шагом вед
омых совпавший сухой
Шаг,
Стиск
Рук безоружных чужой груботой
Рук,
Визг
Петель и — чинный, парадный — другой
Круг.
Здесь
Пышные лестницы; каждый их марш
Прям.
Здесь
Вдоль коридоров — шелка секретарш —
Дам.
Здесь
Буком и тисом украшен хитро
Лифт…
Здесь
Смолк бы Щедрин, уронил бы перо
Свифт.
Дым
Пряно-табачный… улыбочки… стол…
Труд…
Дыб
Сумрачной древности ты б не нашел
Тут:
Тишь..
Нет притаившихся в холоде ям
Крыс…
Лишь
Красные капли по всем ступеням
Вниз.
Гроб?
Печь? Лазарет?.. — Миг — и начисто стерт
След,
Чтоб
Гладкий паркет заливал роковой
Свет.
Праведники прошлого
Триптих
I
Я люблю направлять наши мысленные
Лебединые вольные взлеты
В неисхоженные, неисчисленные
Чернолесья, урманы, болота.
Тишь ли это, веками нам
оленная,
Дух костров ли, и чистый, и едкий, —
Только видятся срубы просмоленные,
Где спасались великие предки.
Где, скитаясь дремучею родиною,
По суземищам крепь засевая,
Снеговая, босая, юродивая,
Тихо строилась Русь лесовая.
Малый колокол перед заутренею
Тонким голосом звякал на тыне —
Возвещение подвига внутреннего,
Освященье звериной пустыни.
Благовоньем стезю оторачивая,
Колыхались сосновые вайи,
Многострастную горечь осадчивую
С истончаемых душ овевая.
И у рек студенцовых, меж ельниками,
Сквозь прокимны, и свечи, и требы,
Тихо-тихо скользил пред отшельниками
Край иной, совершенный, как небо.
Он просвечивал над мухоморниками,
На лужайках, на ульях, на просе;
Он ласкал с мудрецами-затворниками
Толстогубых детенышей лося.
Сквозь таежные дебри сувоистые
Не вторгались ни гомон, ни топот
В это делание высокосовестное,
В духовидческий огненный опыт.
II
Они молились за многошумное
Племя, бушующее кругом,
За яростных ратников битв безумных,
За грады, разрушенные врагом.
Они молились о крае суровом,
Что выжжен, вытоптан и обнищал;
О скорби, встающей к тучам багровым
Из хижин смердов и огнищан.
Они молились за тех, чьи рубища —
В поту работы, в грязи дорог;
О бражниках по кружалам и гульбищам,
О ворах, вталкиваемых в острог.
О веке буйном, о веке темном,
О горе, легшем на все пути,
О каждом грешном или бездомном
Они твердили: «Спаси. Прости!»
Они твердили, дотла сжигая
Все то, что бренно в простой душе,
И глухо, медленно жизнь другая
Рождалась в нищенском шалаше.
Их труд был тесен, давящ, как узы,
До поту кровавого и до слез;
Не знают такого страшного груза
Ни зодчий, ни пахарь, ни каменотес.
И мощь, растрачиваемую в раздолье
На смены страстные битв и смут,
Они собирали до жгучей боли
В одно средоточье: в духовный труд.