Отсюда, еще не умея молиться,
Но чая уже глубочайшую суть,
За Белою Чайкой, за Синею Птицей
Мы все уходили в излучистый путь.
И если театр обесчещен, как все мы,
Отдав первородство за мертвый почет,
Он
был — и такой полнозвучной поэмы
Столетье, быть может, уже не прочтет.
В Третьяковской галерее
Смолкли войны. Смирились чувства.
Смерч восстаний и гнева сник.
И встает в небесах искусства
Чистой радугой — их двойник.
Киев, Суздаль, Орда Батыя —
Все громады былых веков,
В грани образов отлитые,
Обретают последний кров.
От наносов, от праха буден
Мастерством освобождены,
Они — вечны, и правосуден
В них сказавшийся дух страны.
Вижу царственные закаты
И бурьян на простой меже,
Грубость рубищ и блеск булата,
Русь в молитвах и в мятеже;
Разверзаясь слепящей ширью,
Льется Волга и плещет Дон,
И гудит над глухой Сибирью
Звон церквей — и кандальный звон.
И взирают в глаза мне лики
Полководцев, творцов, вождей,
Так правдивы и так велики,
Как лишь в ясном кругу идей.
То — не оттиски жизни сняты,
То — ее глубочайший клад;
Благостынею духа святы
Стены этих простых палат.
Прав ли древний Закон, не прав ли,
Но властительней, чем Закон,
Тайновидческий путь, что явлен
На левкасах седых икон.
В шифрах скошенной перспективы
Брезжит опыт высоких душ,
Созерцавших иные нивы —
Даль нездешних морей и суш.
Будто льется в просветы окон
Вечный, властный, крылатый зов…
Будто мчишься, летишь конь о конь
Вдаль, с посланцем иных миров.
У памятника Пушкину
Повеса, празднослов, мальчишка толстогубый,
Как самого себя он смог преобороть?
Живой парнасский хмель из чаши муз пригубив,
Как слил в гармонию России дух и плоть?
Железная вражда непримиримых станов,
Несогласимых правд, бушующих идей,
Смиряется вот здесь, перед лицом титанов,
Таких, как этот царь, дитя и чародей.
Здесь, в бронзе вознесен над бурей, битвой, кровью,
Он молча слушает хвалебный гимн веков,
В чьем рокоте слились с имперским славословьем
Молитвы мистиков и марш большевиков.
Он видит с высоты восторженные слезы,
Он слышит теплый ток ликующей любви…
Учитель красоты! наперсник Вечной Розы!
Благослови! раскрой! подаждь! усынови!
И кажется: согрет народными руками,
Теплом несчетных уст гранитный пьедестал, —
Наш символ, наш завет, Москвы священный камень,
Любви и творчества магический кристалл.
Большой театр
Сказание о Невидимом граде Китеже
Темнеют пурпурные ложи.
Плафоны с парящими музами
Возносятся выше и строже
На волнах мерцающей музыки.
И, думам столетий ответствуя,
Звучит отдаленно и глухо
Мистерия смертного бедствия
Над Градом народного духа.
Украшен каменьем узорным,
Весь в облаке вешнего вишенья, —
Всем алчущим, ищущим, скорбным
Пристанище благоутишное!..
Враг близок: от конского ржания
По рвам, луговинам, курганам,
Сам воздух — в горячем дрожании,
Сам месяц — кривым ятаганом.
Да будет верховная Воля!
Князья, ополченье, приверженцы
Падут до единого в поле,
На кручах угрюмого Керженца.
Падут, лишь геройством увенчаны,
В Законе греха и расплаты…
Но город! но дети! но женщины!
Художество, церкви, палаты!