Староста подсчитает, сколько кусков сахара надо положить ей под подушку. И положишь, если не хочешь спать в бараке возле разбитого окна.
Ну, а тем, что осталось, можешь распоряжаться сама.
В зоне была кухня, без стен, но под навесом, где заключенные могли сами что-нибудь себе приготовить из присланных родными продуктов. 30 сентября — сама я хозяйка плохая — из манной крупы мне испекли именинный пирог. Нарезав его на кусочки, я обходила бараки и спрашивала: «Есть ли здесь именинница?» Самой мне достался последний маленький кусочек, но зато как радостно улыбались мне то Софья, то Вера, то Надежда, то Любовь.
Да и без именин нельзя не поделиться, если на тебя смотрят десятки голодных глаз.
Компот
Матери чувствуешь всюду заботу.
Из дома прислали пакетик компоту.
Я его в кружке большой сварила.
Что тут тогда в бараке было!
Лежавшие на нарах зашевелились,
Ноздри раздулись, губы раскрылись,
Чтоб с вожделеньем и упованьем
Вдыхать компотное благоуханье.
В нашей бригаде, не ошибусь,
Представлен почти весь Советский Союз.
Глядя на братских народов лица,
Я не могла не поделиться.
Вылила кружку в ведро большое
И долила доверху водою.
Эта коричневая груша —
Тебе, наша добрая русская Луша.
Эта изюминка черноглазая —
Гордой ханум с гор Кавказа.
Эта украинская вишня —
Тебе, Оксана, будет нелишней.
Как ни делила, как ни старалась,
Но ягод прибалтам уже не досталось.
Но запах остался, но запах не лжет.
В каждую кружку налит компот.
Пир начался. Горемыки-подружки!
Чокнемся, сдвинув со звоном кружки.
Забыты обиды, забыты невзгоды,
Но не забыта дружба народов.
~~~
В лагерной жизни посылка — радостное событие, но еще большая радость получить из дома письмо.
В КВЧ на стенке висел образец, как нам писать домой. Открытка с коротким текстом: «Я здорова, работаю. Пришлите мне…» И дальше список продуктов. Вот и все.
Но были письма и с другим текстом, которые посылались, минуя цензора, с какой-либо оказией.
~~~
Письмо
Нам, у кого
на спине номера,
Кровь чью в болотах
сосет мошкара,
Нам, кто, как клячи,
впрягаясь в подводу,
В лютый мороз
на себе возит воду,
Нам, по инструкции,
разрешено
Два раза в год
написать письмо.
Что ж ты не пишешь письма,
седая?
Трудно живется,
недоедаешь…
Дети пришлют сахарку,
сухарей.
Или, прости,
у тебя нет детей?
— Как же не быть?
Дочка есть и сынок,
Только письмо мое
детям не впрок.
С лагеря я им
послала привет,
И вот такой
отписали ответ:
«Мама! Нам ваше письмо,
словно гром.
Петю уже вызывали
в партком.
Столько расстройства,
столько заботы…
Митю, наверное,
снимут с работы.
А от соседей
такой позор,
Что и не высунешь носа
на двор.
Если дела
так и дальше пойдут —
Лизочке
не поступить в институт».
— Матери доля
известно какая:
Каждая счастья
детям желает.
Сердце мое
изболелось в тревоге:
Я им, родным,
поперек дороги.
В ссылку старушка
одна уезжала,
Просьбу исполнить мою
обещала:
Детям черкнуть
адресок я дала,
Что от простуды-де…
я померла…
Что ж мне на это
тебе сказать,
Мертвой
себя объявившая мать?
Жестки слова мои
пусть, но правы:
Те, для кого умерла ты, —
мертвы!
~~~
Когда из Москвы приезжала комиссия, мы, чтоб не встретиться с ней, переходили из барака в барак. Жалобы на несправедливый приговор комиссия не принимала. Так на что же жаловаться? На цензора, на «опера»? Комиссия-то уедет, а я останусь.