Распространено было мнение, что в органы (иногда шли дальше, считая, что и в правительство) пробрались зарубежные шпионы, фашисты:
Иль зарубежная разведка
Огромный сделала подкоп…
(Е. Владимирова)
~~~
А может, пролезло фашистское рыло, —
ему мы обязаны ролью врагов?
(Ю. Грунин)
Искали и высший положительный смысл.
Революционная идея построения нового великого общества всеобщего счастья глубоко проникла в сознание людей и овладела им. Сама идея, что наше время созидает это общество будущего, была всеобщей, само собой разумеющейся и неопровержимой, и поэтому идея, что страстной путь миллионов невинных подготавливает это будущее, также часто являлась крепкой нравственной опорой.
А. А. Тришатов вспоминает древний языческий обычай закладывать в фундамент строящегося здания живую жертву и сравнивает с современностью:
Сейчас создается эпоха,
И в низ ее — в щебень и в бут,
Чтоб здание вышло неплохо,
Живых миллионы кладут.
Мы схвачены — злой и невинный.
За что? Пусть Господь разберет.
И движется длинный-предлинный
Наш, к гибели нашей, черед.
Но, брат мой, вмурованный в камень,
Пойми, мы недаром легли,
Мы то, что крепится в фундамент
Всей будущей жизни земли.
Иные готовы были считать выпавшие на их долю страдания не наказанием за то, в чем их обвиняли, а расплатой за прежнюю «грешную» или слишком счастливую жизнь:
А я поняла, что нечем
Свалить мне горя огромный камень,
Что обрушился мне на плечи.
Жизнь моя встала передо мною
Вся целиком. Без возврата…
Я поняла с смертельной тоскою,
Что я сама виновата.
Не потому, что меня обвиняли
В том, чего не бывало,
А потому, что я всем играла,
Играла всем, что попало.
Это плата за то, что праздник длился, —
Ни в чем не была я бедной, —
За то, что утехам земным молилась…
…За это теперь я все приемлю.
…За это теперь мне — Крайний Север,
Страницы Дантова ада.
(Т. Сухомлина-Лещенко)
Однако в попытках объяснения, оправдания, блуждания в софизмах двойного сознания в конце концов приходило понимание трагедии эпохи:
Ну что ж, друзья! Не так уж плохо,
Минуя книги иногда,
Иметь учителем эпоху
В ее великие года.
Когда выходит все наружу,
Когда глазам открыта жизнь
И катастрофой обнаружен
Ее подспудный механизм.
Пройдут года, напишут книги,
Опять пойдет ученый спор,
Опять профессорская клика
Произнесет свой приговор.
Начнет историк путать нити,
Блуждать в событиях былых,
Но ты — свидетель тех событий,
Но ты — живой участник их,
Когда ты разумом природным
И сердцем честным наделен,
Какой удачей ты почтен,
Найдя источник первородный
Живой истории, — того,
Что всех наук лежит в основе…
(Е. Владимирова)
И обо всем том, что сейчас называют «белыми пятнами» нашей истории, «подпольные поэты» писали с позиций своего знания, своего прозрения, но — увы! — их знание и прозрение шло впереди общественного исторического сознания и было обречено:
Ты прав, несчастный безумец,
Но гибель в твоей правоте.
(А. Баркова)
Люди восьмидесятых годов, историки, обращаясь к прошлому, во многом трактуют и оценивают это прошлое так же, как трактовали и оценивали его занумерованные современники. Впрочем, об этом писал поэт, писал тогда: